Побывала я на днях в некоем местном собрании. Там обратила внимание на миниатюрную, с виду молодую особу с удивительной причёской – легче сказать – странной. И сама эта особа – ну как бы точнее выразиться – вызывала недоумение.
Она говорила тягучим голосом, смеялась словно напрягаясь, казалась то навеселе, то не в себе, то ругалась, как извозчик, то называла окружающих подчёркнуто ласково. Одна рука у неё была забинтована. И стояла и двигалась она как будто нетвёрдо держась на ногах. Что за чудеса? Не каждый день видишь таких людей. Я заговорила с ней.
Она отвечала вполне приветливо, но проскакивали моменты, когда было впечатление, что она произносит слова невпопад. Я собралась с духом и попросила у неё позволения узнать, что случилось с её рукой.
– Лапушка моя, красавица, - сказала мне эта женщина всё с той же тягучестью в тоне, - ты вот сюда, сюда посмотри! - и наклонила голову. А на темени у неё краснела и розовела длинная рана – как топором рубанули. Так вот почему её волосы – трёх с половиной цветов! – так непонятно, хотя и аккуратно острижены!
– Вы ранены!
– Да не только ранена, зайчик ты мой! Я с волновахского автобуса, помнишь? – тринадцатого января! Как нас, б…, тряхануло, так я, мать их, летела – не помню, как и куда. Я сразу вырубилась – сразу отъехала – вот так – и растеклась! А там ещё парень был с моей стороны, парнишечка такой, мальчик – так вот, нас только двое с той стороны и осталось. Двое нас всего с той стороны. Да вот так и осталась я в живых – не знаю как, моя дорогая!
– Вы простите, пожалуйста, – сказала я ей, чуть взяв себя в руки, – Что я на Вас так уставилась: что-то меня до костей пробрало – рядом с человеком такой судьбы постоять!
– Да, моя лапушка, это судьба! Господь сохранил меня, уберёг для моей внучечки!
Ух ты ж ни черта себе! Ей с виду лет – ну тридцать с небольшим, а глаза – такие жёлто-зелёные, чрезвычайно редкого оттенка, что бывают у рысей чаще, чем у людей. И улыбка, как у хищной рыбы. Так вот почему она так говорит и держится – там наверняка контузия была и со слухом проблемы – оттого и иные слова не о том, о чём к ней обращаются. И рука поломана. И выражения резкие. А какими они у кого были бы в таких обстоятельствах?
– А не присвоили ли Вам какого-то особенного статуса, вроде пострадавшего от теракта или ещё какого-нибудь? Дело-то громкое было!
– Да, оформляли там других, но я-то от них на другой день свалила на х..! Да я и пяти минут там не хотела оставаться, на ихней стороне! Сразу документики схватила – и марш-марш – огородами в родимый Донецк! Пусть на мою койку Порошенко ляжет! Да, и паспорт хочешь покажу? На вот, смотри! - и она протянула мне книжицу с продетым под обёртку наружным вкладышем чёрно-сине-красной расцветки. Я даже не поняла вначале, что такое она мне показывает, а потом дошло: у всех паспортов страницы белые, а эти были все бурые – сплошь залиты чем-то коричневым, уже высохшим. Даже хотела спросить. Только секунд десять спустя осенило – чем это таким окрашен её паспорт. А она продолжала:
– Я оттуда дёрнула – на хрен их, козлов! Не-не, только в Донецк! Мне их статус и прочая хрень до одного места- и вообще от них не надо ничего. Никогда. Слава богу, я здесь! Не видеть эти хари. Не слышать чтобы даже их и близко. Пусть кто хочет от них компенсации получает! А я обойдусь! На поминки им эта компенсация! Здесь я с моей внучечкой! С моим солнышком! Да, лапочка моя, вот так!
Я долго ходила под впечатлением. Затем позже, уже добравшись до интернета, поинтересовалась списком раненых в том автобусе. Этой женщины там нет. Что и понятно. Те, кто ушёл огородами в Донецк, у той стороны в списках не значатся. А хунта и без списков получит кайлом по зубам.
Та женщина всё поминала бога, благодарила его. Пусть же он её хранит. С сегодняшним праздником её!
источник