Известный политолог Дмитрий Выдрин в новой беседе с Константином Кеворкяном размышляет о судьбе второго по величине города Украины - Харькова
- Дмитрий Игнатьевич, Вы Украину знаете вдоль и поперёк, и, тем не менее, Харьков сыграл в вашей жизни особую роль. Парадоксальным образом она связна с именем философа Григория Саввича Сковороды. В какой-то степени можно сказать, что великий философ спас Вам карьеру, не так ли?
— Именно! До знакомства с творчеством Григория Саввича, я думал, что философия это «любовь к мудрости». Оказалось, что это одновременно и «воля к жизни». А пришел к этому выводу через перипетии своей собственной судьбы. В самом конце 1991-го мне пришлось переквалифицироваться из заведующего кафедрой вуза в базарные грузчики. Думал, что это финиш. Мир меня, что называется, поймал. И я почти смирился с новой судьбой. Разве, что оставалось пойти в рэкетиры, учитывая спортивную подготовку. Но тут-то и вспомнились слова выбитые на могильном камне Григория Сковороды: «Мир ловил меня, но не поймал». И решил не сдаваться.
У нас в семье были накопления на зиму. Как сейчас помню: сорок семь долларов. Я их бессовестно изъял из бюджета. Заказал по десятке три тяжеленные статуэтки из бронзы на комбинате художественного литья (и цены тогда такие были). Зарегистрировал некий частный экспертный центр. Объявил конкурс на лучшего политика Европы, СНГ и Украины. Опросил по телефону респондентов, и объявил по результатам опроса, что лучшим европейским политиком назван вице-канцлер ФРГ Ганс-Дитрих Геншер, а Содружества Независимых Государств — Нурсултан Назарбаев. Украинцы всех своих «прокатили», а Кравчук набрал ноль в номинации СНГ (как и Ельцин с которым они этого бастарда зачали).
Потом я пошел в соответствующие посольства и предложил лично вручить победителям бесценную статую философа Сковороды и денежную премию один доллар — по курсу обменянный на сто сорок семь красивейших юбилейных блестящих рублей.
Геншер со свитой прилетел через неделю.
На последнюю десятку я снял для торжества Дом приемов правительства. Великий дипломат был растроган и красноречив. Статуэтку я увидел потом у него дома на рояле. А к Назарбаеву пришлось слетать позже в Алма-Ату…
В общем, через месяц я получил «жирные» заказы. Создал частный институт, набрал бывших своих кафедральных преподавателей, купил жене «хатынку» на «майдане». Тогда в «майдан» выгоднее было вкладываться экономически, а не политически. Стал не бандитом, а круче — экспертом.
Потом поехал к Григорию Саввичу под Харьков в сельцо Сковородиновку. Поклонился его надгробному угловатому камню и сказал: «Нормально, Григорий! Он меня не поймал!»
- Кстати, о Григории Сковороде. Многие считают его «первым русским философом», иные «украинским» — сейчас вот на гривны портрет уместили. В чем притягательность и актуальность учения похороненного на Харьковщине Григория Сковороды? Либо актуальность его лишь в изображении на купюре — и чем больше этих купюр, тем лучше.
— Любой великий талант шире своей национальности. Чем более масштабней талант, тем более он интернационален. Может быть потому, что с момента книгопечатания для своего признания талант требует внешней легитимизации. Ну, как сейчас, например, статус украинского президента.
Но талант, в отличие от формального статуса, всегда несет отпечаток родного языка. Григорий Саввич прекрасно знал десять языков. Но родным считал именно русский. Поэтому я считаю его даже не философом, а первым русским дервишем, странствующим мудрецом. В честь него я позже и сам взял, наверное нескромно, литературный псевдоним «Дервиш». Это не профессия, а миссия — как можно больше увидеть, пережить, прочувствовать и самое интересное рассказать, передать другим.
Он любил правду, щедрость и вино. Я даже искал его следы в венгерском знаменитом Токае, где Сковорода прожил пять лет. Наверное, искал истину. Возможно, и нашел. А я тамошние следы его не обнаружил. Вино стирает все следы.
Но Григорий Саввич всегда возвращался в любимый Харьков. И самое его трогательное произведение называется «Басни Харьковские». Там вся его душа и кредо… Вообще, мне всегда импонировала незаангажированность, ироничность, отрешенность Саввича. Единственное разногласие: от считал, что Бог все упрощает. А мне представляется, что Господь всё усложняет.
Мда, так всё сложно…
- Вы были знакомы с культовым для нашего города политиком Евгением Кушнаревым. Помню, когда его хоронили, одна из женщин в огромной толпе прощавшихся харьковчан на вопрос журналиста «кого хороните» ответила «будущего президента Украины». Она хотела подчеркнуть, насколько безграничны были возможности политического роста этого человека. Если бы Кушнарев остался жив, была бы иной судьба Украины или что предначертано, то не изменить?
— Я неоднократно говорил, что независимость, суверенность, самобытность любой страны может вырасти только на почве ее философской традиции. Даже, если считать Сковороду и украинским философом, его одного не хватит «опылить» целую державу. Но вот подать интеллектуальный, духовный, нравственный пример целой плеяде личностей — ему по силе. Кстати, тот же Сковорода вместо слова «вывод», обычно писал «сила». Его «сила» и породила таких личностей как Евгений Кушнарев. Да и вы сами, Константин, отлично чувствуете эту незримую связь с земляком и духовным предтечей.
В Харькове в последние десятилетия как-то незаметно возникло целое сообщество незаурядных личностей во многих сферах. Политика и бизнес, правоведение и криминалитет, литература и клиентела… Не простой и не провинциальный мир. Для меня провинция — территория, с которой вывезли смыслы. А в Харькове они всегда мироточили. Поэтому, наверное, и возник феномен Кушнарева — самого не провинциального политика глубоко провинциальной Украины.
Мы часто пересекались с Евгением по делам, но особенно запомнилась давняя встреча в Ливадии. Случайно столкнулись у входа в музей. Зашли в соседнюю ресторацию «Царская охота». Сидели за красным портвейном на террасе. Он показал мне нескольких плотных мужчин у входа. Сказал, что его, видимо, арестовывать будут: «Когда наружка так близко "пасёт" — значит вот-вот будут брать».
Я поинтересовался, почему он не скроется — при его-то возможностях и связях — и за что собираются «брать». На первый вопрос Женя ответил иронично и иносказательно, по-сковородински. Мол, хочу поиграть с судьбой — кто кого. На второй, отвечал обстоятельно и серьезно. Сажать собирались «за метро»!
Евгений мечтал о харьковском метро с московскими короткими и четкими интервалами движения. По его мнению современный метрополитен поднимал город на качественно новую стадию. Жители воспринимали его уже как свой мегаполис с мегавозможностями. А это и городской патриотизм, и городская субкультура… Сюда входило множество новых качеств — от высоких запросов к образованию, до новой стилистики досуга, общения. Даже чувство, ритмика времени у постоянных пассажиров формировалось другое, посекундное. Помните: «Не думай о секундах свысока…»
Метро — это метроном, машина времени, впечатывающая в сознании пассажира структуру и архитектуру хроноса. Это у сельского жителя время тягуче, аморфно, нерасчленимо и неразличимо… Так, примерно, объяснял Евгений. Поэтому его интуитивно ненавидели «рагули» — выходцы из неурбанизированного безвременья, полуобразованные, самодовольные и самодостаточные.
Президент Ющенко убрал все часы из администрации. Для него время было выдумкой коммунистов и прогрессистов. А тут еще Кушнарев со своим метро. Кстати, у Евгения, доживи он до нынешнего момента, были бы аналогичные проблемы и с Зеленским. Тот тоже убрал из офиса все часы. Рагули не переносят структурное, аналитическое восприятие мира.
Но тут нелюбовь была взаимной. Женя как истовый харьковчанин ненавидел «рагулизм» как социальный феномен. Мы даже с ним поспорили по его признакам, маркерам и дефинициям. Он определял рагуля, как «существо, способное справить малую нужду в собственном подъезде». А я говорил, что «это существо, способное справить большую нужду в собственном социальном лифте»…
Короче, он был слишком аристократичен, как сейчас говорят, «продвинут» для своей эпохи. Суетливый и мелкий Кучма на его монументальном фоне смотрелся как приказчик рядом с кавалергардом. Массивный и неуклюжий Янукович — как лирический завгар рядом с профессиональным физиком. Блаженный и юродивый Ющенко — как сельский бухгалтер в компании генетика… Конечно, при нем судьба Украины была бы другой, но шансов выжить у него было не больше, чем у индустриального Харькова снова стать столицей «аграрной супердержавы».
- Я знаю, Евгений Петрович мечтал о новом месте Харькова в Евразийском пространстве: например, видел его столицей СНГ, куда при таком условии могла бы войти Украина. Говорил и о переносе в Харьков Конституционного суда — поскольку наш город является столицей украинской юридической науки, и чтобы центр принятия юридических решений был удалён от столицы. Как Вы думаете, были ли жизнеспособны эти проекты в принципе?
— Как я уже сказал, Евгений ненавидел «рагулизм», но понимал всю силу его брутальной притягательности. Китч популярнее высокой культуры, хамство энергичнее вежливости, самодовольство — харизматичнее самокопательства.
Он осознавал, что как столицу Киев уже не спасти. Город оккупирован намертво. Нахрапистые рагули подмяли гераниевых мещан. Поэтому искал хотя бы паллиативы. Например, мечтал построить лучший в СНГ международный аэропорт на границе Харьковской и Белгородской областей, чтобы родной город сделать громадным воздушным хабом для соседних наших стран. Мечтал о «международном юридическом хабе» на базе знаменитой харьковской юридической школы. Мечтал возродить высокие технологии в процессе реконструкции «Турбоатома»…
Он вполне отдавал себе отчет, что статус «столицы» определяется не количеством администраций, а качеством интеллекта. Поэтому и стремился сделать свой город притягательным для образованного, эрудированного и специализированного ума. Да, эти проекты могли бы быть жизнеспособны, но только в контексте теснейшего взаимодействия наших стран.
В нынешней геополитической конфигурации, Харьков — окраина страны. А в той конфигурации о которой мечтал Кушнарев, он становился совместным Центом интеллекта, науки и высоких технологий. Город до сих пор изо всех сил пытается играть эту роль. Например, только в нём — исходя из сохранившегося чудом потенциала — можно было бы запустить производство антивирусной вакцины. Но не при нынешней власти.
- Наверное, аналогичный ранее заданному вопрос — «была бы иной судьба Украина?» — задают себе многие люди, вспоминая роль Михаила Добкина и Геннадия Кернеса в феврале 2014 года. Что реально могли изменить руководители Харькова в те дни и почему не сделали: испугались, переметнулись, не увидели смысла в сопротивлении?
— Я встречался, общался с Геннадием Кернесом и Михаилом Добкиным. Оба вызывали симпатию, хотя разными качествами. Геннадий обаятельным цинизмом, гангстерским шармом. Михаил — простодушностью и откровенностью. Но оба — не глупые, не трусливые, не подлые. Думаю, им в названный сложнейший период, просто не хватило масштаба личности.
Когда-то мне довелось убеждать будущего киевского градоначальника. Я говорил ему: «Виталий, если ты будешь стремиться изменить только город, ты его убьешь. Но если будешь пытаться улучшить мир, попутно спасешь и свой город».
Геннадий и Михаил слишком, на мой взгляд, полисоцентричны. В рамках нынешнего феодального устройства Украины, это оправдано. Но так вечно не будет. Например, они были убеждены, что стоит в городе вернуть статую «Скрипача на крыше» — символ высоты харьковского духа — как вернется ощущение «земли обетованной», свойственное коренным харьковчанам. А не вернется! Одного Скрипача маловато. Надо еще многое другое в город возвращать…
- После смерти Геннадия Кернеса вновь открылась вакансия на пост городского головы. Победитель в значительной степени и будет определять судьбу города — либо он останется в числе ведущих и влиятельнейших мегаполисов страны, либо окончательно потеряет своё значение. Уже объявил о своём намерении баллотироваться Михаил Добкин. Насколько перспективной Вам кажется эта фигура (как и фигуры иных претендентов)?
— Я пока только слышал о намерениях Добкина. Хотя претендентов, наверняка, будет не мало. Не важно. Главное, что Михаил сам сильно изменился. Особенно после смерти друга и болезни «короной». Стал намного вдумчивее и глубже. Вроде как заглянул за горизонт вечности. Когда-то с иронией относился к их «тандему». Помню, смеялся до слез, когда в кабинете Геннадия в, извините, туалете обнаружил два стоящих рядом унитаза. Типа, никакая нужда нас не сможет разлучить. Потом понял, что это — прикол для журналистов, везде искавших золотые унитазы.
А если серьезно, то уверен, что Михаил уже перерос стадию градоначальника. Харьков ему нужен как «платформа» сборки не новых бордюров для полиса, а новых смыслов для страны. Пожелал бы ему иронии и кругозора Григория Сковороды, воли и дерзости Евгения Кушнарева. Он тоже по натуре «конь рыжий», как Евгений называл персон, способных бросить вызов системе. Михаил — может! На первых его городских выборах ключевую роль сыграл начальник избирательного штаба Кернес. Все помнят оглушительный «ролик» той поры. Сейчас Михаил обязан победить, хотя бы в память о Гене…
- Мне кажется, город Харьков несколько недооценён — как на Украине, так и в России: нет четкого понимания ни размеров города, ни его потенциала, ни значения в русской или украинской культуре. Выросло несколько поколений в России, для которых Харьков чужая заграница, а на Украине — считающих город тайной столицей «сепаратистов» и «схидняков». Увы, мало из них видят Харьков чудесным мостом, несущим богатство жителям обоих берегов.
— Конечно Харьков недооценен. Один из моих знакомых, которого я искренне считаю гением — Эдуард Лимонов — говорил мне, что его как личность создал этот город. Сейчас Харьков переживает не лучшие свои времена. Но его не случайно любил разделенной любовью Владимир Маяковский, включая знаменитых обитательниц улицы Сумской. Не случайно в нем родилась и росла феноменальная Людмила Гурченко. Не случайно из всех своих экзотических путешествий именно сюда возвращался преподавать студентам тот же Сковорода…
Одна из первых моих журналистских командировок была именно в Харьков. Я тогда был поражен его скрытой и не кичливой интеллигентностью. Одну из первых своих книг по древнеиндийским политическим учениям, я презентовал здесь. В других городах просто бы не нашлось столько заинтересованных слушателей. В конце-концов, именно здесь парит над городом «Скрипач на крыше». Город с таким потенциалом не может быть рядовым. И конечно еще сыграет свою особую роль в судьбе всех славянских народов.
- Возможно, России надо как-то ярче демонстрировать свою заинтересованность в судьбе крупнейшего русскоязычного города за ее пределами? Скажем, показать свои предпочтения на грядущих городских выборах, например, снять российские санкции с Добкина или принять в Кремле Фельдмана… В общем — хитровато подмигнуть харьковчанам.
— Хорошая метафора! Еще Брехт говорил, что главное в коммуникации людей передается не словами, а подмигиванием. В Харькове есть кому лукаво подмигнуть. Санкции против Добкина считаю недоразумением. У меня лично больше мировозренческих разногласий с российскими патентованными либералами, чем с ним. Когда-то довелось участвовать в прямых теледебатах с Михаилом. Наши взгляды так часто совпадали, что и не знал о чем спорить.
С Фельдманом тоже не все просто. Мы с ним однажды оказались в группе миротворцев на Израильско-Ливанской войне. Было порой страшновато: фактически на наших глазах ракета попала прямо в подростка — остались только фрагменты на стене. Как бравый солдат Швейк, который считал, что все евреи поют тенором, так и я думал, что все богатенькие и упитанные евреи трусоваты. А Александр держался мужественно. Я и спросил, что подпитывает его храбрость. Он признался, что ночью во время обстрелов держит в ладони под одеялом нэцке. У него, кстати, одна из лучших коллекций в мире.
Если б он держал бюстик Бандеры — тут подмигивай, не подмигивай. Но с человеком, который знает «Бусидо» и собирает нэцке, найдётся о чем перемигнуться, невзирая на идеологические разногласия.
А еще есть сильный, яркий — хотя и многим неудобный — харьковчанин Евгений Мураев. Он мне сильно напоминает молодого Кушнарева Евгения. Этим бы харьковским политикам договориться о взаимной поддержке — был бы и вполне внятный центр диалога с Россией…
Повторюсь, мир сложнее, чем мы себе его представляем. Надеюсь, это учитывают и в Кремле.
- Попытаемся заглянуть в будущее: что ждёт Харьков, огромный русскоязычный город, который сыграл особую роль в Вашей судьбе?
— Харьков ждут непростые испытания. Он много «стратил», а за это всегда надо расплачиваться. Сумма испытаний всегда равна сумме слабостей, предательств и попустительств. Но я верю, что со временем умнеют не только отдельные люди или целые страны, но и города.
Наступает принципиально новая эпоха. Ковид показал, что пройти через грядущие испытания можно только с помощью двух ключевых инструментов — мобилизации и концентрации. Мобилизации власти и концентрации интеллекта. А это возможно только на платформе больших городов. Большой город — это не только большой секс или большой бизнес. Это и новые технологии, и новые способы коммуникаций, и новые формы социализации.
Здоровье, образование, искусство, комфорт — всё это функции урбанизации. А Харьков фактически последний большой город в стране — в полном смысле этого понятия. Остальные всё больше превращаются в архаично-феодальные поселения. Поэтому именно в нём будет формироваться образ будущего страны, ее возможная модель, матрица, протокол. Если твоей «крышей» является Скрипач, ещё не всё потеряно.
источник