Вспомнился вдруг старый рождественский рассказ из «Литературки». Хотя тогда Рождество почти и не отмечали. Тем не менее. Муж и жена работают в столице на каком-то заводе. Вместе каждый вечер, сильно уставшие, возвращаются домой – до станции, кажется, «Текстильщики». И вот однажды под праздник муж в тряском вагоне признается жене. У него, оказывается, есть давняя мечта. Проехать бы на одну станцию дальше. Выйти вместе. А потом вместе гулять по незнакомой части города. Может быть, там уютные кафе вместо привычных пивных «рыгаловок», красивые старинные здания, а не обшарпанные «хрущевки», липовые аллеи в ухоженных парках...
И они принимают смелое решение ехать до следующей остановки. Но... В самый последний момент все же выходят на своих «Текстильщиках». Вспомнили, что детей надо забрать из садика, что тещу не предупредили, что сосед ждет с пивасиком... Что-то такое. И вышли! Но мечта осталась...
А тут еще, как по заказу, я случайно посмотрел на телеканале «История» документальный фильм из тех же времен. Оказывается, что подобный случай, но с другим концом произошел когда-то с океанологом Куриловым.
Жил себе вроде обычный советский эмэнэс. Но имел дикую мечту – плавать по океанам, покорить Северный полюс, увидеть дальние края. А медкомиссию в мореходку не прошел, влиятельных родственников не имел, в партии не состоял. Еще семья, родственники, безденежье. Но наскреб, назанимал деньжат на круиз к экватору без захода в порты. И где-то у Индонезии тихо «сошел». Как раз под живую музыку пафосного шлягера «Остановите землю, я сойду». Он же скромно спрыгнул на ходу с двадцатиметрового борта и трое суток непрерывно плыл к берегу в открытом океане, кишащем акулами. Потом были океаны, Северный полюс, дальние края. И погиб, как настоящий мужчина, спасая под водой запутавшегося в сеть товарища...
Такая история. Такая сила мечты. Об этом не рассказывали газеты в то время. Оно и понятно. Иначе никто бы не выходил на «Текстильщиках». Все бы ехали дальше. Я уже упоминал, что в начале девяностых судьба забросила меня в известную академию Вест-Пойнт, где я читал курс геополитики для будущих американских разведчиков. Славные были ребята (и девушки). Я вместе с ними питался в кантине – самой, кстати, большой в мире. Их приучали к кухням мира, и мы могли заказывать каждый день что-то новенькое и экзотичное. За хорошей едой люди раскрываются быстро. (Еще быстрее, чем за плохим алкоголем.)
Мы много говорили об истории, культуре, политике. Тогда молодые янкесы были еще лучше, чем уже мы, и намного лучше, чем стали сами сегодня. Самые думающие из них были больше похожи на русских, чем не думающие русские. Их пока не испортила гегемония и не мучил квартирно-колбасный вопрос. А мучил вопрос распада Страны Советов. Как все разведчики, они были немного влюблены в эту страну, против которой их готовили. Они искренне верили в союзную мощь, надежность, справедливость. Еще они боялись остаться без работы и опасались, что Штаты могут развалиться так же быстро и неожиданно, как распался Нерушимый. Поэтому и недоумевали: «Как же могло рухнуть такое мощное строение?» Я как мог объяснял. И про гонку вооружений, и про обвал цен на нефть, и про перерождение номенклатуры, и про лоховатого лидера с властной женой, и про Афганистан. (Я тогда почти разделял сегодняшнюю точку зрения президента Трампа, который сказал, что именно Афганистан превратил СССР в Россию. Только он считает, что к этому привел ввод наших войск, а я считал, что вывод.)
Короче, они все эти факторы развала считали второстепенными. Но серьезно восприняли такой аргумент. Союз создавался под архетип русского человека. А в этом архетипе главным стержнем является мечта. Я тогда разделял (да и сейчас разделяю) позицию Николая Данилевского об особой ментальности русских и примкнувших к ним «татар». С этой позиции философ сделал вывод об особой ментальной миссии русского народа и невозможности полного слияния его с западным миром. Соответственно, горбачевская теория «конвергенции» выглядела невежественной глупостью. Все равно, что было бы говорить о «конвергенции» мужчины и женщины. Да, при сильном старании можно поменять пол, но нельзя сделать нечто среднее. Гермафродитизм – очевидное нежизнеспособное уродство.
Но именно геополитического гермафродита и пыталось сделать из Союза его последнее руководство. А для этого и надо было прежде всего сломать исторический русский архетип. Этот архетип я называю «рождественским», в отличие от западного – «бухгалтерского». В первом главное «беловодье», рассеянный полет мысли, вечное ожидание чуда. Во втором – сухая рациональность, голый (голимый) прагматизм, скрупулезная расчетливость. Обломов против Штольца. Иванушка-дурачок против Карабаса-Барабаса. Кстати говоря, Данилевский считал, что поляки и примкнувшая к ним ментально украинская часть совершенно чужды этой русской витальности. Чего стоят хотя бы такие их присказки: «Дурень думкою багатие», «Возьмешь в руки – маешь вещь». Да, любят украинские братья все плотское, осязаемое, мясистое, сальное, черноземное. А у русских как раз все замешано на «думках»: фантазиях, мифологичностях, эфемерностях, душекопательности и мечтательности. Даже плавали на «Авось», а летали на «честном слове». Прости Господи!..
Но вернемся в Вест-Пойнт. Так вот. Я рассказывал будущим разведчикам о том, как корежило гибнущий Союз отсутствие права на мечту. В глобальном плане. Это когда вдруг выхолостили, свернули все великие проекты освоения духовного и физического мира. А ведь русский становится русским, когда начинает мечтать о великом. И неважно, как это великое называется: покорение Сибири, целина, Арктика, космос, БАМ, литература, театр... В индивидуальном плане. Это когда ты вдруг осознаешь, что есть, по сути, элементарные вещи, о которых ты и мечтать не смеешь. Не можешь, скажем, даже мечтать о дальних заморских путешествиях. О собственном кабинете с изрядной библиотекой. О хорошем музыкальном центре. О своем вишневом саде, где выплюнутая косточка не долетит до территории соседа. О какой-то вшивой иномарке, если уж ты фанат забугорной техники...
Весь архетип русского, а тогда и советского человека требовал важнейшего для него права – права на мечту. Которая может и не сбыться, но которая не выглядит горячечным бредом, поскольку несовместима с общественным устройством. Мы ждали, что Союз развернут к мечте. А его развернули к колбасе. Он и рухнул. Вышли все на станции «Текстильщики», где уже установили ларьки с ценниками на английском...
Вот эту версию понимали и принимали мои тогдашние студенты. Интересно, как сложились их судьбы. Стали, наверное, уже полковниками и генералами. Думаю, в «святые девяностые» даже не вспоминали про умерший Союз. «Умер Максим, да и ...» (Их учили русскому на подобных кондовых присказках.) Наследников усопшего не опасались – гермафродиты не дают потомства. А вот сейчас наверняка все всполошились. Прошляпила разведка, что у русских осталось самое секретное оружие. Рождество называется! Празднуют, коварные. О чем-то важном загадывают. Мечтают опять! Опасно!..
Прокручиваю старые записи группы «Кино»: «Мне приснилось, что миром правит мечта...». Ну, на одной шестой мира – точно.
Р. Дервиш
источник