Дмитрий Дробницкий
Все, что ты сломал, тебе придется купить,
(американская поговорка)
Согласно легенде, после того, как гражданин древнегреческого города Эфеса, теша свое больное самолюбие, сжег святилище Артемиды, его соотечественники сообща решили предать имя негодяя забвению. Но, как это часто бывает, ничего из этой затеи не вышло. Герострата помнят спустя столетия.
Храм Артемиды Эфесской считается одним из семи чудес света. Если верить летописцам, уничтожено было нечто поистине величественное и прекрасное. Из-за Герострата мы так никогда доподлинно и не узнаем, как выглядел храм, которым восторгались в античности. Зато имя Герострата стало нарицательным. Правда, среди историков, есть и скептики, которые считают, что величие чудес света сильно преувеличено и даже что некоторые из них вообще никогда не существовали.
Возможно, через пару веков примерно так же будут рассуждать о чудесах современного Запада. О его важных, впечатляющих творениях. И я сейчас говорю не о культуре или научно-техническом прогрессе. А о достижениях в области общественно-политического устройства. Достижениях, которые сожгли, сломали, превратили в руины те самые политики, которые на словах так ценили все, чем по праву гордился Запад.
Это разрушение происходит на наших глазах.
Горе победителю
Внешняя политика Соединенных Штатов и их партнеров по Евроатлантике никогда нам не нравилась. Мы иногда признавали ее расчетливость и прагматизм. И даже иной раз завидовали напористости, с которой Вашингтон и его союзники добивались своих целей. Но симпатии наши редко были на его стороне. И не потому даже, что его интересы противоречили нашим. А потому, что многое из того, что делал «свободный мир» в мире «несвободном», было, попросту говоря, не по-людски.
Совсем другое дело — внутреннее устройство Запада. Демократия, защита прав меньшинства, независимый суд, хорошо отлаженная правоохранительная система, гарантии прав собственности, очень неплохо работающая экономика — все это не могло не вызывать восхищения на протяжении многих десятилетий. Даже те, кто критиковал «их демократию» и «всякие права человека», сомневался не в самих принципах, а лишь в том, что они работают на практике.
Конечно, Запад был неидеален, но это была работающая система с конкурентными выборами, конституционными правами и состязательным правосудием. Ну а экономические успехи были налицо.
Повторюсь, так было на протяжении многих десятилетий. До недавнего времени.
Возможно, Запад подкосила победа (как там считают) в холодной войне. А возможно, последствия социальной мобилизации, которая потребовалась для такой победы.
Прекратившую свое существование альтернативную систему справедливо критиковали не только за экономические и политические репрессии, но и за чрезвычайную идеологизированность. В соцлагере все было подчинено политической целесообразности — экономика, правоохранительная деятельность, институт выборов, судопроизводство, образование и т.д. Удивительным образом, «свободный мир», оставшись без антагониста, сам пал жертвой концепции «единственно верного пути».
Всё то, что делало Запад сильным — свобода, конкуренция (в экономике и политике), разделение властей, уважение к чужой точке зрения, ставка на средний класс — постепенно девальвировалось в глазах победившей элиты. И тогда политическую систему оккупировали кланы, экономику монополизировали транснациональные корпорации, а суды занялись чисто политическими делами. Глобализация обогатила ТНК. Но она также позволила вывести решение целого ряда важнейших вопросов из-под юрисдикции национальных государств, а значит — и из демократического поля. Все решали «гуру»-технократы. Электорату предлагалось довольствоваться иллюзией выбора.
Как в свое время в СССР, элиты сделали прессу, образование, даже «научную картину мира» инструментом того, что было названо «социальным прогрессом». Естественным образом в западном истеблишменте, становившемся все более наднациональным (и по сути, и по происхождению), возобладали либералы, которые отвергли традиции, семью, церковь, отечество как пережитки прошлого. Да и свобода для них была куда меньшей ценностью, чем «движение человечества в правильном направлении».
Либеральная диктатура все больше и больше зачищала политическое поле.
Политкорректность, позитивная дискриминация, различные теории, выдаваемые за научные — всё это при поддержке СМИ и сочувствующих академических кругов превращало любое немейнстримное мнение в «неверное» и постыдное.
В конце концов пострадала и экономика. Во всяком случае, та ее часть, которая была действительно основана на частном предпринимательстве и честной конкуренции.
Транснациональные корпорации процветали. А вот национальный бизнес все чаще разорялся. Он не мог противостоять ТНК с их доступом к более выгодным источникам финансирования и налоговым гаваням. Вместе с тем, на него наложили такие регуляторные ограничения, что он мог действовать только в очень узких нишах. Стали пропадать рабочие места, а вместе с ним и средний класс, служивший главной опорой демократии на Западе.
Когда демократическая система отреагировала на все эти негативные изменения — отреагировала, потому что изначально была неплохо устроена, — элиты поступили по-геростратовски. Они предпочли уничтожить Запад-как-мы-его-знали. Запад, который теперь им мешал.
Выжженная земля
Рост популярности национал-популистских партий и их приход к власти в некоторых странах Запада являлся прямым следствием наступления глобалистской элиты на национальные демократии. Пока выборы проходили так, как было нужно истеблишменту, его представители с удовольствием рассуждали о торжестве демократических ценностей, силе и незыблемости «свободного мира». Но когда электоральные результаты перестали его устраивать, «абсолютная ценность свободного волеизъявления граждан» стала не такой уж абсолютной.
Один из главных идеологов либерал-глобализма Фарид Закария ввел в обиход термин «нелиберальная демократия» еще в 1997 году. Тогда нелиберальными назывались режимы за пределами Запада — «несовершенные», «частичные», «формальные» и т.п. демократии. Однако в 2016 году Закария расширил толкование собственного термина. Теперь, по его мнению, «нелиберальная демократия» стала общемировым трендом. Приход к власти в Европе и США партий и лидеров, которые подвергают сомнению догмы либерального диктата, был объявлен симптомом «эрозии демократических ценностей».
Наиболее частая мишень критики — президент США Дональд Трамп. В прессе и по телевидению его ежедневно обвиняют в нарушении «демократических ценностей». Но какие конкретно процедуры или электоральные законы нарушил Трамп? Ему приписывают злоупотребление властью. Но в чем оно состоит? Президент строго следует конституции (в отличие, например, от своего предшественника) и действует в рамках полномочий главы исполнительной власти. Если бы нарушения хозяина Белого Дома были столь очевидными и вопиющими, как это описывает CNN, не было бы смысла пытаться поймать его в сети «русского дела» — обвинение против него уже давно было бы готово.
А вот Конгресс и федеральные суды нижней инстанции явно выходят за рамки своих компетенций. Билль о противодействии противникам США посредством санкций ущемляет конституционные права президента руководить внешнеполитической деятельностью страны. А судебные запреты на исполнение его указов, касающихся нелегальных иммигрантов, — его права (и обязанности) осуществлять контроль за соблюдением национальной безопасности.
Все эти действия горячо поддерживаются мейнстримной прессой, поскольку являются «правильными», а вовсе не потому, что они законны или демократичны. Дозволенным и даже желательным становится всё, что является «целесообразным». Разделение властей — конституционная норма, призванная предотвратить диктатуру — фактически объявлена «лишней», поскольку мешает «правильной» политике. Ликвидация этой нормы будет иметь для США и всего западного мира далеко идущие последствия.
При этом призывы ограничить избирательные права «отсталых людей», проголосовавших за «невозможного Трампа» (белых гетеросексуальных мужчин, жителей сельских районов, христиан, людей, придерживающихся правых взглядов) уже не считаются предосудительными. Это «правильные» призывы, которым, «увы», не удается последовать незамедлительно из-за неповоротливости американской системы. Либералы готовы сделать свою демократию «частичной» и разрушить конституционный строй, если это поможет справиться с их главным недругом, избранным в полном соответствии с электоральным законодательством.
Другим примером пренебрежения демократическими нормами стала попытка президента Италии Серджио Маттареллы не выдавать мандат победившей на мартовских выборах коалиции популистов во главе с Маттео Сальвини и Луиджи ди Майо. Стоит признать, что Маттарелла действовал в рамках установленной процедуры (хотя и считающейся в политической традиции формальной и устаревшей). Это и стало причиной провала его попытки, за что он был подвергнут критике «прогрессивной прессой» — по мнению медиакратии, необходимо было действовать «смелее», в обход законодательства, чтобы не допустить «неправильных» политиков к власти. Дальнейшее развитие «итальянской технологии» откроет путь к непризнанию «нежелательных» результатов практически любых выборов в Старом Свете.
Для западных элит демократия более не является ценностью, поскольку, как выяснилось на практике, может приводить к «ужасным результатам». А законодательство стало слишком обременительным в «эпоху битвы со злом». Фраза «Караул устал» — на английском, итальянском или каком-либо другом языке страны «свободного мира» — вот-вот прозвучит, и право большинства определять политику государства будет ликвидировано.
В общественно-политической системе Запада важную роль играет также защита прав меньшинства. Такая защита изначально была ответом на вопрос о пределах власти большинства. Например, большинство не может на референдуме постановить казнить всех людей определенного цвета кожи, а выигравшая на выборах партия не может запретить проигравшую. Большинство не может отменить право собственности, отменить свободу слова и вероисповедания, а также санкционировать репрессивные действия в отношении меньшинства, если такое меньшинство не преступает закон. Разумеется, баланс власти большинства и прав меньшинства является очень тонким и сложным вопросом. Но на Западе всегда существовали четкие границы, за которые ни большинство, ни меньшинство заходить не могло.
В последние годы эти границы стираются. И тоже исходя из «политической целесообразности». Защита прав меньшинств превратилась в инструмент борьбы с неугодными и стала поводом для отмены легитимных решений большинства. Сами же меньшинства — религиозные, сексуальные, этнические и т.д. — превратились в своего рода боевые отряды, раз за разом атакующие жизненные устои Запада.
Технология достаточно проста. На какое-то время та или иная группа объявляется «святой» и «неприкосновенной» — по причине прошлых страданий (реальных или выдуманных), «царящих в обществе настроений» или особой «уязвимости». Им можно то, чего нельзя другим. И тогда под давлением СМИ и «прогрессивной общественности» права других групп отменяются одно за одним. Например, христиан все чаще лишают права украшать свои дома, дворы и города к религиозным праздникам, поскольку это оскорбляет чувства мусульман или представителей какой-либо экзотической неорелигии.
В относительно закрытых сообществах дело обстоит еще хуже. Так, в американских кампусах фактически ликвидирована свобода слова. Во многих университетах запрещены собрания юношей. Обсуждение гендерных вопросов сведено к порицанию «токсичной маскулинности». Высказывание целого ряда политических взглядов признано недопустимым. Да и научных взглядов тоже. Так, отрицание антропогенного характера глобального изменения климата приравнивается к грубому нарушению правил ВУЗа. А публичное изложение целого ряда социально-экономических теорий может закончится отчислением студента или увольнением преподавателя.
В общем, права, гарантированные конституциями западных стран, постепенно де-факто отменяются. Существует лишь «общественно-приемлемое» поведение и поведение «неприемлемое» — как сказали бы в СССР, несовместимое с обликом комсомольца.
Правоохранительные органы также стали чрезвычайно политизированными и фактически открыто участвуют в политической борьбе. В качестве наиболее характерного примера можно привести США. Вообще говоря, органы дознания должны приступать к расследованию, когда установлен факт преступления.
Задача следствия — определить, кто это преступление совершил. Однако методика работы спецпрокурора по «русскому делу» показывает, что эта очевидная логика более не работает. Сначала назначается прокурор и главный объект расследования, а затем из самых разных свидетелей следователи пытаются выдавить показания против последнего.
И когда каток федерального американского правосудия переезжает человека, его жизнь оказывается разрушенной, независимо от того, выдвинуто ли против него обвинение или нет. Многие из людей, опрошенных командой Роберта Мюллера, совершили «преступление» только из-за того, что началось расследование «русского дела» — большинство дел строится на обвинениях во лжи федеральному агенту. А дальше — признание вины и «нужные» показания. Которые, впрочем, не дают гарантии от тюремного срока. Но даже оставшиеся на свободе «свидетели» иной раз оказываются банкротами из-за расходов на адвокатов и судебных издержек.
Такие методы применялись в свое время против мафии. И даже тогда они вызывали определенную критику. Сегодня же беспрецедентное давление следствия оказывается на политических противников истеблишмента и всех, кто может быть полезен в доказательстве чисто идеологического тезиса о «российском вмешательстве». Стала жертвой этой охоты на ведьм и российская гражданка Мария Бутина, против которой в прямом смысле слова применялись пытки (если исходить из определения Женевской конвенции).
Профессор конституционного права Алан Дершовиц, комментируя происходящее, заявил в прямом эфире Fox News: «Сегодня сотрудничество с гособвинителем в США стало самой худшей тактикой подозреваемого». Между тем, именно институт сделки с правосудием позволяет правоохранительной и судебным системам работать эффективно. Если он перестанет работать, судопроизводство просто остановится, заваленное мелкими делами. «Рейд» Мюллера по трамповским «тылам» может стоить Америке ее «самого справедливого суда в мире». А доверие к правоохранителям, и так невысокое в последнее время, будет окончательно подорвано.
Оставят ли хоть что-нибудь после своего «священного» сражения за собственное самосохранение западные элиты? Или за отступающим истеблишментом останется только выжженная земля?
* * *
В заключение хотелось бы обратить внимание вот на какое обстоятельство. На Западе реализовано несколько вариантов политического устройства. Самые известные, к которым можно свести все остальные, — американский («суперпрезидентская» республика с разделением властей), французский («полупрезидентская» республика) и британский («суперпарламентская» республика, где исполнительная власть является частью законодательной).
Эксперты часто дискутируют о том, какая из систем лучше подходит для государственного управления в XXI веке. Велись такие дискуссии и у нас в стране.
Так вот и в данном вопросе Запад «внес ясность». Все три эталонные политии — американская, французская и британская — находятся в жесточайшем кризисе, выход из которого в обозримом будущем вряд ли будет найден.
Герострат сделал свое дело. Его коллективное имя будет жить в веках.
источник