А теперь обстоятельства забросили в город Хеб. Хотя какой там «город»? Так, провинциальный районный городишко. Неделю назад я о нем и не слышал. Сейчас вот брожу по гранитной узорной брусчатке. Уже приобщился к, пожалуй, главной городской тайне. В городке доживал свой век последний имперский официальный палач. Тесно дружил с великим Гете. Когда заплечных дел маэстро готовили к погребению, все близкие ахнули. Обнаженное тело усопшего, перевалившего за девяносто лет, было мускулистым и могучим, как у древнегреческого атлета.
Такая же история произошла и при кончине гениального поэта. Шок при обнажении тела Иоганна Вольфганга, разменявшего девятый десяток, испытали все причастные. Его тело напоминало античную статую «Дискобола». Те же совершенные пропорции и рельефные мышцы...
Что общего между палачом и поэтом? Может быть, оба как-то причастны к вечности? Топор и перо где-то пересекаются, совместно творя историю? Или имеют фаустовские тайные договоры с потусторонними сущностями? Пока не знаю. Но сейчас не об этом...
Забрел в Хебе в нереально большой для провинциального местечка торговый центр. Выбор товаров, продуктов, особенно зелени и фруктов, для глухого января был, на мой взгляд, абсолютно запредельным. Я вообще-то не поклонник секты свидетелей «трехсот сортов колбасы» (из которых есть можно одну-две) и животворящего «пармезана». Но назывался магазин «Норма»...
Потом я еще несколько раз услышал это слово. Когда спросил хозяина шоколадной лавки, не слишком ли много для такого захолустья сотни видов конфет на безмерном прилавке: мол, не слипнутся ли жо... у местных детишек? «Норма», ― меланхолично ответил кондитер.
Потом еще спрашивал у местной братии, зачем им собор с органом покрупнее Домского, зачем громадный музей, монументальный театр, навороченная картинная галерея, циклопический вокзал, безмерные кафе с каминами. Зачем, наконец, такая стерильная чистота улиц, такая безмятежность и безопасность. Ответ был стереотипным: «Норма»...
Сразу вспомнилась культовая повесть Владимира Сорокина «Норма». Там все герои в определенное время должны были доставать из кармана «норму» ― аккуратно запакованный брикетик фекалий ― и живенько съедать. Причем это касалось и законопослушных граждан, и криминальных шнырей. Типа закон ты можешь нарушать, пока не попался, но есть святая обязанность каждого — регулярно отведывать государственного говнеца. Ну, чтобы не чувствовать себя полным изгоем общества.
Я после этой повестушки перестал читать Сорокина. Думал, что Володя совсем уж съехал с катушек в своей брутальной фантазии и пишет откровенный бред. Но вот просматриваю киевские новости. Там отморозки в камуфляже и под защитой государства поят публично мочой неугодных журналистов и кричат: «Пей, сука, это твоя норма!» От мочи до фекалий один ... шаг. Вот тебе и «писательский бред»...
Да что там Киев. Там нормой стало такое...
Но вот мог бы я раньше даже вообразить, что нормой станет грязь и вонь кебабных ларьков в Берлине, разбитые витрины и сгоревшие лимузины в Париже, обнаглевшие карманники в Риме, непуганые наркоши на лавочках Берна? ... Такие вот разные нормы. Нормы жизни и нормы, несовместимые с жизнью.
Пытаюсь понять глубинный смысл этого понятия. Получается, что «норма» ― это то, что не вызывает возмущения и восхищения, отчуждения и наслаждения, отторжения и удивления... Это то, что обычно, привычно, буднично, а то и скучно. Еще норма — это обузданная реформа. И какая сила, энергетика, мощь таится в этом слове!
Если стране навязать в качестве нормы тотальную ненависть, как происходит на Украине, у нее нет достойного будущего. Если державе навязать в качестве нормы унижение, как, пусть пока локально и пристрелочно, пытаются замастырить через спорт западные «партнеры» России, у нее не будет славного прошлого...
Кстати о Западе. Это в западной классической литературе интересен «мужчина с будущим» и «женщина с прошлым». А в западной классической геополитике интересны «партнеры» без прошлого и будущего. Так вот. Россия стала колоссальным вызовом для Запада, когда вдруг стала формировать позитивные «нормы», немыслимые для самого Запада. Нормы культурные, образовательные, бытовые, жилищные, транспортные...
Тут же проявилось и важное различие «нормотворчества» отечественной и зарубежной моделей. В России параметры «цивилизационных норм» с напряжением и неизбежным элитным саботажем формируются в столице с надеждой продвижения их в провинцию. На Западе эти нормы с трудом и муниципальными боями сохраняются в провинции с надеждой возвращения их в столицы. Наверное, поэтому западная провинция теплее русскому человеку, чем громады их мегаполисов.
Добавлю, что нормотворчество на порядок сложнее, чем законотворчество. Для оптимизации последнего достаточно переизбрать Думу, а для наведения порядка с первым, надо менять целое правительство...
Но вернусь-ка в лилипутный Хеб. С удивлением узнал, что он породнен с Нижним Тагилом. Читал, конечно, что «Нижний Тагил рулит». Но вот пока не уверен, что норма в нем краше нормы на порядок меньшего «родственника». Я был в Тагиле очень давно — еще в советские времена. Тогда там «нормой» называлось, кажется, 300–400 грамм на рыло. Надеюсь, что столичные волны, пробив рублевскую блокаду, сейчас дошли и туда. Хотя у меня есть там знакомый. Позвоню-ка ему и спрошу: «Нормально, Григорий?» (Правда, его зовут Максим.) И от его ответа очень многое зависит в судьбе громадной пробуждающейся страны.
Р. Дервиш