Термин «квасной патриотизм» родился ещё в царской России. Его возникновение свидетельствовало о наличии у наших предков изрядного чувства самоиронии, благодаря каковому они, в отличие от большинства наших европейских и азиатских соседей, не скатывались в национальное чванство.
Ведь что есть национальное чванство? Уверенность, что ты лучший в мире благодаря рождению в определённых географических координатах.
Но если место рождения определяет уровень гениальности, то можно больше ничего в жизни не делать, только «гордиться общественным строем». Результат обычно бывает катастрофичным.
Большая часть империй распалась от избыточной гордости обленившихся ничтожных эпигонов, почивших на лаврах, завоёванных великими предками. Один из последних случаев такого распада произошёл на глазах ныне живущих поколений.
«Квасной патриотизм» наиболее пышным цветом расцвёл в СССР. Лозунги «Слава КПСС!», «Слава великому советскому народу!» и т. д. глядели на «строителей коммунизма» отовсюду. Они были настолько распространены, что многие сохранились до сих пор. Давно уж днём с огнём не сыщешь ни КПСС, ни советского народа, а лозунги остались. Нас учили гордиться тем, что у нас «самое передовое общество». В чём заключалось его достоинство? В том, что мы строили социальную систему, точные параметры которой были никому не известны, руководствуясь при этом трудами основоположников марксизма, из которых следовало, что глобальные условия для создания этой самой новой социально-экономической системы не созрели.
В общем, получался один сплошной волюнтаризм, который почему-то должен был вызывать особенное чувство. Человек, придумавший слоган «у советских собственная гордость», даже не подозревал, насколько он был прав. Обычно человек гордится конкретными собственными достижениями, «советскому» же человеку предлагалось гордиться абстракцией — принадлежностью к сообществу, которое само себя объявило передовым.
Беспредметная гордость в условиях невозможности предметной работы из-за неспособности определить приоритетные задачи ввиду противоречивости вводных (чего стоит, например, только декларированное намерение построить общество всеобщего благоденствия на базе перманентного принудительного аскетизма?), собственно, и привела вначале к утрате ориентиров, затем к тотальному ханжеству (усердно аплодируем тому, во что не верим), а в конечном итоге и к распаду страны под радостное улюлюканье её граждан.
Однако распад страны не означал тотального слома квасной психологии. Интересно, но в наибольшей степени советский квасной патриотизм уцелел в тех бывших республиках, которые наиболее громогласно продекларировали «освобождение от совка» в качестве своей приоритетной цели. Заповедниками пресловутого «совка» стали Украина, Прибалтика и часть Закавказья. Даже в лукашенковской Белоруссии, которая громче всех заявляла о намерении сохранить советское наследство, от него в идеологическом и конкретном политическом плане осталось меньше, чем в соседних «евроориентированных» Прибалтике и Украине.
«Евроинтеграторы» заменили только «-изм» с социализма (коммунизма) на национализм (нацизм), оставив в неприкосновенности всю связанную с господствующей идеологией структуру «интернациональной гордости», одним движением руки превратив её в гордость национальную. Причём с точки зрения властей это был логичный и разумный шаг. Именно благодаря этой простой подмене «-изма», которую обыватель никогда не замечает, плавно перетекая из интернационализма в оголтелый нацизм и обратно, удалось так легко увести в нацизм десятки миллионов. Они привыкли идти за «дудочкой Гамельнского крысолова», а куда он ведёт их, никогда не задумывались, как не задумывались и о том, а Гамельнский крысолов ли всё ещё дует в дудочку?
Россию от подобного пути в какой-то степени спасли её размеры и многонациональность. В ней-то, конечно, этнических русских (если такой термин вообще применим) подавляющее большинство. Но если исходить из националистических стандартов русскости (с кровным родством, генами и прочими черепомерками), то может оказаться, что во многих обширнейших и богатейших регионах России русских не окажется в принципе или будет исчезающе мало. То есть русский этнический национализм, готовый пол-России принудительно выписать из русских, настолько для России опасен, что даже в эпоху безвременья, после развала Союза, и власти, и народ интуитивно его сторонились. В России вообще перестали дуть в идеологическую дудочку, и это способствовало постепенному появлению здорового гражданского общества (такого, каким оно должно быть, а не того, во что превратили свои гражданские общества западные страны, в которых осталось мало сознательных граждан и в принципе не осталось общества).
Из всех постсоветских стран Россия дальше всех ушла от идеологического романтизма, вначале меняющего русла рек и ломающего судьбы народов, а затем думающего (и то не всегда), зачем это сделано, к скучному прагматичному реализму, спокойно обеспечивающему товарное изобилие без необходимости предварительно «разрушить весь мир». Но более высокий уровень жизни и комфорта — не главное достоинство прагматического реализма. В первую очередь он обеспечивает политическую стабильность и внутренний мир межнационального государства. Причём делает это без массовых репрессий и переселений целых народов.
Механизм обеспечения внутреннего общежития вырабатывался в России со времён Ивана III, но особенно активно при первых Романовых, когда страна моментально выросла от Урала до Камчатки. Заключается он в том, что центр выступает в роли арбитра для местных элит — не больше, но и не меньше.
Огромность российской территории всегда порождала трудность управления. В каких-нибудь Нидерландах или в итальянских государствах гонец мог обернуться за день — власть фактически управляла в режиме реального времени. Даже во Франции XVII века д’Артаньян с товарищами за неделю смотался из Парижа в Лондон за алмазными подвесками и обратно. В России вестей с Камчатки в Петербурге надо было ждать года три, а не повезёт, так и пять. В этих условиях быстро прислать армию, чтобы вразумить сепаратистов не было никакой возможности. Да и попробуй ещё доведи эту армию хотя бы до Благовещенска (про Якутск или Анадырь я просто молчу). Удерживать отдалённые регионы силой центра было невозможно. Они должны были нуждаться в центре и искренне желать его власти.
Была выработана схема, которая предполагала абсолютную необременительность власти центра для региональных элит. В их бизнес, в их управленческие решения центр не вмешивался. Требований, по сути, было два:
1. Не зажираться, чтобы людишки не бунтовали. Если местная власть провоцировала бунт, то карали её жестоко.
2. Выполнять финансовые обязательства перед центром (налоги — звонкой монетой, ясак — пушниной). Если же воевода или впоследствии губернатор изыскивал новые доходные статьи или присоединял (без напряжения для центра) новые территории, то могли и поощрить.
В целом, независимо от того русский это был регион или инородческий, везде так или иначе шла конкуренция местных элит. Центр лишь выбирал, на какую элитную группировку сделать ставку. Обычно они друг друга уравновешивали. То есть центр (вначале Москва, а затем Петербург) обладал золотой акцией. Тот, кого поддержал центр сразу, получал необходимый ресурсный перевес для утверждения своей власти. Дальше уже ставленник центра на месте сам (опираясь на свой политический или родовой клан) подавлял любые оппозиционные поползновения. Если же он вдруг решал, что может обойтись и без центра, то тут же выяснялось, что это центр может легко без него обойтись.
«Ярлык» тут же передавался его противникам, которые немедленно получали ресурсный перевес, так как на их сторону переходили не только канцелярия губернатора и инвалидная команда, но и большинство остальных региональных кланов, для которых стабильность была не менее важна, чем для центра. Вчерашний фаворит из дворца переезжал в тюрьму или уходил в бега (в леса или в горы), а на его место водворялся вчерашний изгой. Для центра же ничего не менялось: какая Москве разница управляет от её имени Ефим-бек или Яким-бай?
Понятно, что в коренных центральных областях России действовала бюрократическая система вполне европейского типа, но даже в европейской части центр всегда старался опереться на местные элиты. Поэтому в Прибалтике власть находилась в руках остзейских баронов немецкого происхождения, поэтому на Украине Екатерина легко замирила казачью старшину, выписав им дворянские грамоты и утвердив в их собственности незаконно ими закрепощённых крестьян и даже беднейших казаков. Так же приводились в покорность донские и уральские казаки, калмыки и все народы, вплоть до Северного Ледовитого и Тихого океана.
Ту же политику Россия проводила и на Кавказе.
Помимо прочего, выгода её заключалась в том, что в проблемах местного населения центр никогда не был виноват. Виновниками всегда выступали местные (этнически близкие) коррупционеры. Центр же выступал защитником традиции, непредвзятым, строгим, но справедливым судьёй.
Сейчас, конечно, средства связи значительно улучшились. Тем не менее Россия продолжает оставаться огромной малонаселённой страной с массой труднодоступных мест и с амбициозными региональными элитами. Поэтому актуальность веками выработанного метода управления совершенно не снизилась.
Как был наведён порядок на Северном Кавказе?
Федеральная армия загнала террористов в горы и могла ловить их там вечно. Или же надо было идти по традиционному западному пути геноцида, к которому нас подталкивали «друзья и партнёры», предвкушая, как они вот-вот начнут возмущаться «российскими преступлениями» и пугать весь мир «русскими, которые завтра придут к вам», как они быстро погрузят Россию в полную международную изоляцию и наконец добьют её.
Путин выбрал третий вариант. Он заключил союз с местными влиятельными кланами. Они хотели доли власти, а не беспрерывной войны. Они долю власти (причём солидную долю) получили. И сами уничтожили партизанщину в горах, получив, естественно, кровников, у которых уже нет претензий к центру, а только к местным властям. Теперь, какой бы клан к власти ни приходил, смещение баланса сил в его сторону гарантирует только федеральный центр, без которого вечная гражданская война на основе кровной вражды, осложнённой постоянной борьбой за власть, гарантирована.
Аналогичным образом решается вопрос с вполне русскими (или совсем не русскими) элитами отдалённых регионов Сибири и Дальнего Востока. Разница только в том, что вместо родоплеменных кланов там мы имеем дело с бизнес-политическими, которые иногда пытаются рядиться в национальные одежды, а иногда в интернациональные.
Судя по тому, что Россия веками не изменяет традиционным методам стабилизации отдалённых окраин, примерно тот же метод будет избран и на Украине. Мы уже видим, как за неимением старой (сбежавшей) элиты в новых регионах буквально назначается новая из более-менее лояльных или даже просто нейтральных представителей местного бизнеса («политики» и «идеологи» слишком запачканы нацизмом, чтобы остаться).
Но этой элите нужна поддержка масс. То население, которое уже досталось и ещё достанется нам от Украины, можно условно поделить на три группы: нацисты, антифашисты и обыватели.
Нацисты будут бороться против нас до конца даже из эмиграции (или будут гадить в подполье). Единицы попытаются быстро перекраситься, но это будет сложно. Даже не потому, что Россия не примет: у российских властей часто нет ни времени, ни возможности, ни желания разбираться, кто был кем, и они действуют по принципу «на безрыбье и рак — рыба», а не справишься — посадим.
Антифашисты всегда были за Россию. Из тех из них, кто мало-мальски пригоден к государственной службе сейчас, и формируются органы местной власти (начальника-то назначить мало, чтобы структура работала, необходимы десятки, а иногда и сотни рядовых бюрократов, которых из числа антифашистов и пытаются вербовать).
Рядовой обыватель — инертная масса, которая даже не заметила, как перешла от «Слава КПСС!» к «Слава Украине!» Сейчас он окажется на распутье, причём поначалу будет относиться к новой российской власти весьма настороженно. Вот его-то надо не пугать, а успокаивать. Он — основа стабильности. Везде, во всех регионах России, именно рядовой обыватель, видящий в центральной власти защиту от произвола местных кланов, является опорой империи.
С военной победой на Украине, которая уже близка, война против США и их союзников не закончится, она только временно примет более мирный характер, но ожесточение её не снизится и цели не поменяются. США не готовы признать своё всемирно-историческое поражение и будут бороться дальше. Поэтому Украина нам важна не просто как контролируемая (присоединённая или нет, но плотно контролируемая) территория, но и как армейский тыл.
Не большой концлагерь для «изменивших Русскому миру», не трудовой лагерь для перевоспитания «заблудших», не «великая стройка пятилетки», превращающая помойку в «витрину», а простой армейский тыл. Для армейского же тыла в первую очередь важна стабильность и подконтрольность.
Учитывая степень разорённости Украины и низкую квалификацию её элит (тем более вновь создающихся и не имеющих вообще никакого опыта), центр на сегодня получает идеальную ситуацию, примерно такую же, как при освоении Сибири и Дальнего Востока. Нацистские элиты большую часть доверия уже растеряли, а к тому времени, как им придётся бежать за рубеж, потеряют остатки. Местные слишком хорошо землякам знакомы. Они знают все их достоинства и ещё лучше — недостатки. Главное же, что у них так или иначе с ними уже были какие-то проблемы (личные, деловые, политические).
На этом фоне далёкий Кремль, защитник от местного произвола, в котором живёт много лет назад провозглашённый украинцами своим богом Путин, имеет прекрасную перспективу занять в сердцах украинских обывателей нишу спасителя и оберегателя.
Главное, что для этого не требуется никого ни подкупать, ни покупать. Главное только вовремя, гласно и по делу наказывать местную элиту. Нет для украинского обывателя ничего хуже, чем сосед, ставший начальником. Байден, Путин, Эрдоган, кто угодно, хоть провалившийся в Грузии Саакашвили или ребёнком бежавший из Афганистана Найем, но только не такой же обыватель, с которым вчера вместе пиво пили. «Это ж получается, что и я мог бы, а взяли почему-то его», — думает обыватель и не может спокойно спать ночью и за обедом кусок в горло не лезет.
Но если этого начальника вдруг поймают на горячем и с позором снимут, а то и посадят, спокойствие и счастье вновь вернутся в обывательскую душу. Более того, увидев ротацию кадров, обыватель преисполнится уверенности, что и сам может стать «хоть маленьким, но начальником» и будет служить центру со всем дуболомским рвением своего ограниченного интеллекта.
К сожалению, наши квасные патриоты именно этого наивного обывателя привыкли пугать «отмщением», которое они готовят ему в своих медвежьих углах. Украинскому-то обывателю невдомёк, что пугает его российский коллега, который на политику России влияет так же мало, как сам он на политику Украины, и который уже знает, что стотысячелетней историей государственности гордиться плохо (хоть и не знает почему), но чем-то перед кем-то кичиться хочет.
Их не надо пугать. Испуганные, они огрызаются и защищаются. В результате победа нам дороже обходится, а после неё труднее стабилизировать новые территории. Их надо всего лишь поманить, как бездомного пса, которому достаточно сказать доброе слово и он будет идти за вами, не спрашивая куда, надеясь, что нашёл нового доброго хозяина.
Даже дикие американцы знали, что добрым словом и пистолетом можно добиться куда большего, чем только пистолетом.
Когда-то Павел I сказал: «В России лишь тот что-то значит, с кем я говорю, и только до тех пор, пока я с ним говорю». Перенеся это с личного уровня на общественный, получаем идеальную схему взаимодействия местных и центральной элит в очень большом территориально, но малонаселённом государстве.
Ростислав Ищенко