Эмиграция — это когда ты понимаешь, что везде хорошо, где нас нет.
Особенно, если там нас нет.
(Шутка из Интернета)
Первый мой выезд за рубеж состоялся в юном и дерзком возрасте, когда море по колено и для этого не нужно напиваться в хлам. Причем выезд был не абы куда, а в самую колыбель всего прогрессивного — от вредной кока-колы до неаппетитных трансгендеров. Короче говоря, в США. Обреталась я там в некоем подобии трудового лагеря для студентов: как бы учила язык, а заодно кормила американских дальнобойщиков бургерами и наггетсами.
Коллектив у нас подобрался разношерстный: Чехия, Словакия, Турция, Тайвань, Италия, Франция, Финляндия, Польша и зачем-то Перу. Ну и мы с товаркой, представители тогда еще не столь гордой, но как бы независимой Украины. И вот характерная деталь: изо всей этой гоп-компании особой симпатией у нас пользовались поляки. Нет, французские студенты с их певучим акцентом, закатыванием глаз и прочими «О-ля-ля!» тоже были неплохи, но, знаете, какие-то чужие. Американцев, приходивших в ресторан сугубо набить желудок, мы воспринимали вообще как инопланетян, бездуховных и бессмысленных. Белобрысый финн с его нордическим (сиречь отмороженным) темпераментом и странным хихиканьем тоже выглядел нелепо. А поляки — они были практически братья. Мы почти понимали их язык, да и как не понять сентенцию: «Курва, готово жрадло!», коим повара приглашали нас забрать заказ? Мы бы даже завели с ними курортные романы, но были упреждены ушлыми словачками. Смею предположить, словачки руководствовались теми же критериями.
Подобное явление в той или иной степени знакомо каждому: если в коллективе только вы и Вася из какого-нибудь Владивостока, а все остальные из Москвы, то Вася вам будет инстинктивно симпатичен (по крайней мере, на первый взгляд). Если вокруг все иностранцы, а вы с Васей из России, вы будете расположены, опять же, к Василию. Если он тоже иностранец, но несколько ближе вам по географии и менталитету, чем прочие, то Вася будет восприниматься как почти свой. «Почти» здесь обратно пропорционально чуждости других. На фоне турков и таек поляки были своими в доску, хотя в чем цимес этого «свойства», никто бы не объяснил.
Тем не менее, уже эмигрировав в Европу, я с удивлением обнаружила, что общение с русскими эмигрантами часто разочаровывает. Во-первых, начав учить иностранный язык, они иногда начинают безбожно коверкать русский. Знаете, когда в родную речь вплетаются иностранные словечки как бы потому, что ты уже не в силах подобрать аналог. Все эти «ойро» вместо «евро», «чилить» вместо «отдыхать», «оффер» вместо «предложение работы» и «фейкать» вместо «притворяться» совершенно неуместны и даже позорны, согласитесь.
Во-вторых, на эмигрантах почти всегда стоит печать людей второго сорта. Ну как всегда: мусульмане подобным не заморачиваются, независимо от уровня доходов, образования и длительности пребывания за бугром. Но «наши» — это другая песня. Выехавшие большей частью в 90-х из разваливающейся страны с огромным пиететом к цветущему Западу, они и через 30 лет помнят, как ужасен был «проклятый совок» и какое это счастье иметь в Европе низкооплачиваемую работу в сколько-то... ойро.
Ну и, наконец, понаехавшие русские считают своим долгом хаять Россию. Так, одна моя знакомая, покинувшая в начале 2000-х Москву и осевшая в немецком захолустье, иначе как «Рашка» Родину не называет. Своего мужа, двухметрового арийского красавца, везти в родной Пятигорск отказалась, поскольку «его там сразу украдут и потребуют выкуп». Ей, как уроженке Кавказа, виднее, но показывать Москву она ему почему-то тоже не рискнула. Так и представляю, как дюжие горцы пакуют упирающегося немца в пыльный мешок прямо на Красной площади, но, опять-таки, что я в этом понимаю.
А недавно я присутствовала при обсуждении современного кинематографа в женском кругу понаехавших. Что характерно, все течет и меняется, но пиетет перед Западом и Голливудом у многих не ослабевает, ибо критерием качества фильма является полученный «Оскар» или хотя бы номинация на оный. Обсудив с придыханием всю эту муть вроде «Интерстеллара» и «Оппенгеймера», девицы судорожно напряглись и выдали, что «а у нас-то тоже есть...» «Утомленные солнцем»! Недаром же его на Западе заметили и даже что-то вручили. «Грустно, девицы», — по обыкновению думала я, поскольку даже «Служебный роман», на мой скромный взгляд, гораздо лучше вашего «Оппенгеймера» или метаний во времени и пространстве худосочного Мэттью Макконахи, который, может, и хороший актер, но раздражает в любой своей роли.
И все же некоторую логику в нелюбви к России у эмигрантов можно понять. Многие, особенно в 90-х, переехали не от хорошей жизни, странно было бы петь ей дифирамбы. Многие сознательно (или нет) кривят душой, чтобы не признаться себе, что совершили ошибку. Так, одна моя коллега хвасталась домом своей сестры в Подмосковье на 900 кв.м. Сама она с мужем недавно купила домик в европейской деревне вчетверо меньше за те же деньги (в кредит, но это неважно). «Так вы бы в России тоже могли бы позволить себе такой дворец», — заметила я ей. «Это да, — грустно согласилась она, но тут же встрепенулась. — Но тут все равно гораздо лучше!». В чем лучше, не уточняла, а я по традиции не спорила.
Повторюсь, желание доказать себе и прочим, что в эмиграции лучше, хотя бы логично. И здесь мы стремительным домкратом переходим к евроукрам, у которых, как обычно, все не как у людей. Чего уж там, своим существованием они уже попирают законы логики, а уж поведением и подавно. Сомнительный позитив здесь в том, что понаехало их сейчас в Европы и США — Канады до прискорбия много и есть где почерпнуть материал для анализа.
Экспонат первый: патриотизм. Русский человек, как правило, предпочитает любить Россию из России. Если же не любит, то отбывает в пампасы и оттуда вещает, что, мол, все вы рабы и рабами умрете. Мы можем осуждать таковых граждан, но они внутренне непротиворечивы, если, конечно, не бегут «от войны» в Израиль. Украинский патриот, пафосно любя нэньку, всю жизнь старается из нее свалить. Если ему это удается, то степень его любви к Украине увеличивается обратно пропорционально расстоянию до нее, причем в геометрической прогрессии. Надеюсь, антропологи будущего, рассматривая эту мутацию человека разумного — «гомо украинис», выведут некую математическую формулу: а-ля «укропатритизм равно квадрат расстояния индивида от Украины разделить на срок проживания за рубежом».
Все известные мне великоукры либо уже покинули страну, либо залегли за львовскими холмами, прячась от ТЦК. Как правило, вторые — это айтишники и прочие «работающие из дома» за иностранные деньги. Пересечь границу они не могут ввиду наличия Y-хромосомы, но постоянно пробивают варианты отбытия в какую-нибудь Испанию, а лучше в Австралию, ибо там любовь к Украине достигает максимума по вышеозначенной формуле. Кому не повезло стать айтишником, сидят по своим городам с липовыми бронями и постят в соцсетях селфи в защитной форме, а уж кто уехал, идут в полный разнос. Нет более горячих призывов убить в себе москаля (это харакири по-украински) и заехать на танке в Кремль, чем из дальнего зарубежья. Ну и еще из Тернополя, который нынче, по слухам, является самым безопасным городом Украины. Два прилета с начала войны — как тут не раздухариться? И все же это исключение подтверждает правило: превыше Украины для ее адепта только желание оную покинуть.
Экспонат второй: язык. Как известно, после начала СВО сознательные укры, как туземные, так и понаехавшие, перешли на ридну мову. Ну как перешли, даже Зеленский до сих пор говорит «руськие» вместо «россіяни», хотя молоть языком — его главное занятие. Чего ожидать от среднестатистических граждан, которым за это меньше платят? Однако их это не обескураживает. Так, недавно на конференции имела я глупость заговорить с дамой по имени Татьяна Шевченко. А все почему? Потому что среди европейцев потенциальный Вася мне по-прежнему дорог, не быть же Васей с таким именем Татьяна, разумеется, не могла.
— Откуда вы? — дружелюбно спросила я ее на иностранном.
— С Украины, — сообщила мне Татьяна, — из Днепропетровска.
— Я тоже, — перешла на русский я.
— А чому не українською? — тут же грозно вопросила собеседница, и я мысленно прокляла свою привычку кидаться на Васю с поцелуями взасос.
— Потому что русский — мой родной язык и я не вижу резона его менять, — ответила я, ибо растворяться в воздухе, аки чеширский кот, Маргарита не умеет.
— А мы с мужем перешли еще в 2014 году! — веско поведала Татьяна. На русском, если кто сомневался.
В целом, это все, что надо понимать про языковые устремления евроукров, но у меня есть еще. Желание говорить на мове у них столь велико, что многие даже за 15 лет жизни за рубежом ухитряются не овладеть соответствующим языком даже на уровне «хау ду ю ду». Например, Маричка из Ивана-Франковска уже много лет живет с мужем в Чикаго. Английским ни она, ни муж не владеют. Как им это удается? Ответ прост и гениален: они понимают по-польски. В Чикаго, оказывается, столь обширная польская диаспора, что как-то обходятся. Чувствуют ли они себя при этом людьми второго сорта? Полагаю, что и да и нет. С одной стороны, их жизнь удалась: они навсегда покинули Украину. С другой, надо полагать, возможности заработка при отсутствии языковых навыков все же ограничены. С третьей же, в голове великоукра всегда уживались мания величия и раболепие перед белыми господами, не порождая внутренних конфликтов. Поэтому они, как кот Шредингера, рабы и паны одновременно. Рабам учить язык бесполезно, а панам и без него хорошо. Так и существуют в двух агрегатных состояниях, ничем не смущаясь.
Экспонат третий и главный: потомство. Именно в детях раскрывается парадоксальная сущность украинства как некой антропологической (или социальной?) патологии. Если сам великоукр готов атаковать соотечественника на предмет языка подобно моей Татьяне Шевченко, то детей своих в 99 процентах случаев он мове не научит. Да и звать их тоже будут не Оксанка и Тарасик, а Джонни и Кэтлин. Вот, к примеру, известная укроблоггер из Канады Катя Бльостка, которую во время записи видео побеспокоил ее отпрыск по имени Форест:
Патриотичная писательница и блогер Катя Бльостка, она же Катерина Бюрелл
— You want a cookie?! — орет Катя и поясняет своей аудитории: «Печеньку вiн хоче».
Просвещенная Катя по крайней мере освоила английский на уровне печенек. Как именно общаются со своими детьми прочие украинцы — большая загадка, поскольку дети эмигрантов обычно могут разве что выдать «Слава Украине!», да и то с акцентом грузинской печатной машинки. В итоге украинцев-эмигрантов во втором поколении просто не существует: они полностью мимикрируют, растворяются в народе страны проживания и никакими украми себя не ощущают. Полагаю, они даже москалей потом ненавидят по инерции и с ленцой, благо русофобия в любой западной стране на каком-то уровне представлена. Итого имеем: любовь к Родине с одновременным желанием уехать из нее навсегда, а также фетиш на мову наряду с нежеланием преподать ее собственным детям. Казалось бы, налицо явное противоречие, но мы его сейчас устраним одним универсальным движением брови.
Явление украинства возникло из многолетнего внушения определенной группе (русских) людей абсурдного тезиса о том, что они, с одной стороны, твари дрожащие (унтерменши по отношению к австро-венграм и прочим европейцам) а с другой — право имеют (уберменши по отношению к русским). Тезис этот столь же бредовый, сколь и болезненный, потому расколол сознание объектов сродни синдрому расщепления личности. В результате имеем мегаломанию и патриотический пафос пополам с жесточайшим комплексом неполноценности. Здесь лебезим перед панами и продаем с аукциона бургер, надъеденный каким-то Блинкеном, а тут выкапываем Черное море и порождаем Иисуса Христа. Отчаянно вопим о великой чести быть украинцем и всеми силами пытаемся перестать ими быть, примазавшись к какому-нибудь западному народу. Хотим войны до победного, но только пока воевать не приходится самим. Ненавидим русских и перестаем существовать, поскольку харакири не способствует здоровью. Собственно, текущие события весьма точно отображают вышесказанное. Украинская «нация», как и украинская армия, упорно стремится на Запад и исчезает, уходя в небытие. Так выпьем же, не чокаясь.
Маргарита Кабак