Мне бы никогда не пришло в голову считать себя несовременным, дремучим «совком» на том основании, что музыка из двух нот мне кажется примитивной, англизированный сленг — пародией на жаргон 50-х годов прошлого века, а большинство бьюти-селебрити — обычными кугутами
Однако всё вышеперечисленное оказывает существенное влияние на окружающий социум и, полагаю, многие родители современных подростков сталкиваются с ситуацией, когда изменились даже не они (постарели, отстали от моды, стали излишне придирчивыми и т.д.), но радикально изменился окружающий мир.
С начала семидесятых годов моя семья жила в большом, заселенном харьковской интеллигенцией доме. Родители тогдашней малышни в основной массе своей были молоды (куда младше меня сегодняшнего), и в доме было огромное количество детей. Восемь подъездов, около 250 квартир, почти в каждой квартире по ребёнку, а то и по два. Несколько лет разницы делали общение со старшими или младшими почти невозможным, но только нашего, 1965-67 годов рождения, во дворе было человек двадцать бойких ребят — плюс столько же девчонок. За кого знаю, все вышли в люди; я не слышал об их гибели от наркотиков, СПИДа, в бандитских перестрелках и т.п. Правда, многие эмигрировали во время пика эмиграции в конце 80-х — начале 90-х годов.
Что вспоминается первым: чувство абсолютной безопасности (и даже где-то безнаказанности). Все подъезды были открыты, в подъездах спокойно стояли детские коляски, двери многих квартир тоже не запирались и мы уверено шастали в гости друг к другу. Разумеется, по желанию были накормлены гостеприимными родителями наших друзей — и это была обычная практика, а не торжественные случаи вроде дня рождения. Родители спокойно воспринимали наши ссадины, синяки, царапины — приложил подорожник к пораненному месту и побежал дальше. Вирусы, аллергии, болезни? Мы, даже если бы хотели (чтобы прогулять школу), толком не могли их подхватить: как дьяволы до позднего вечера лазили по крышам, стенам и трансформаторным будкам. Мы были физически развиты.
Пацаны нашего двора были смелыми, хотя и не понимали этого. Мы в полной мере использовали свое право на приключения — какой там затаенный «колумбайн», если ежедневно возникали разборки и приходило умение их решать. У каждого в кармане перочинный ножик, но порезов от него не помню — мы умели управляться с опасными предметами, хотя взрывали, палили и что-то мастерили ежедневно. Чертов жевательный гудрон, карбид (откуда мы его только брали?), взрывпакеты… И это было нормально.
Хотя, случалось, и нас заносило. Для того и существовали детские комнаты милиции (ваш покорный слуга одно время состоял в ней на учёте), но это не было волчьим билетом. Напротив, как показала практика, из хулиганов часто получались более честные члены общества, нежели карьеристы-тихушники.
Двор воспитывал коллективизм и коллективную ответственность: вместе пекли картошку (на костёр всё и все приносили из дому), толпой играли в футбол и хоккей, сочувствуя тем, кто был вынужден заниматься музыкой. Волей-неволей воспитывалось чувство товарищества, доверия, фраза «человек человеку волк» казалась дикой и неправдоподобной.
Утрата этих социальных навыков и атомизация современного общества лишила нас и наших детей чего-то очень важного, что раньше давало дворовое братство. И, возможно, эти природные инстинкты сознательно использует некто иной — кто строит новые поколения пацанов в стройные колонны и дает им в руки факелы. Или вообще управляет процессами удаленно.
Критическое восприятие действительности (а значит, и сопротивление манипуляции сознанием) — в собственном ежедневном опыте, которому сегодня просто неоткуда взяться. Наши авторитеты таились не в мониторах на анонимной линии, а лично проверялись в деле, достижения определялись не просмотрами в соцсетях и не положением родителей, а уважительным отношением товарищей и заинтересованными взглядами девушек нашего двора — в какой-то момент мы уже не могли их не замечать. И тогда в нашу жизнь ворвалась первая любовь. Но это уже совсем другие истории.
источник