Недавно встретился со своей замечательной знакомой. Не виделись несколько лет, а стиль остался тот же. Трогательная всепогодная шляпка, рассеяно-пронзительный взгляд, безупречно-избирательная память. И ирония, конечно. Ольга – жена (не люблю слова «вдова»), помощница, соратница моего учителя Александра Зиновьева. Философа, логика, социолога. Гения! Нет, это не метафора или гипербола. Я читал как раз лекции в одном из самых известных университетов мира, когда узнал, что по некой сложной и комплексной методике Зиновьев номинирован «самым умным в мире человеком двадцатого столетия». Мощно! Особенно, когда знаешь, что каким-то боком (бочком) причастен.
Мы с Ольгой были модераторами первой на постсоветском пространстве конференции, посвященной творчеству Александра Александровича. Дело было в Донецке лет десять назад. Другие города и столицы отказались проводить у себя эту встречу. Почему? Думаю, что начальство этих городов что-то знало о неудобном для всех властей философе. И учеников его там не было. А в Донецке начальство даже не слышало о нем. А ученики были. Конференция, кстати, прошла успешно.
Только я, каюсь, дважды накосячил. Первый раз, когда маститый гость встречи – целый академик – сказал: «Как здорово, что к нам в постсоветский духовный мир вернулось творчество великого мыслителя. Это открывает всем нам новые возможности в познании социального мира». Я ответил: «Это вряд ли. Если привести скрипку Страдивари в сельский клуб, это не откроет новые музыкальные возможности для местной самодеятельности». На меня обиделись. Зря.
Сейчас этот академик подыгрывает (наяривает) как по нотам украинской власти. И не нужны ему высокий стиль и совершенные инструменты анализа философского Маэстро.
Второй раз я дал тогда маху уже на встрече с местным бомондом. Нас с Ольгой пригласили полюбоваться новым местным стадионом его владелец и аффилированное городское руководство. Стадион потрясал. Таких, наверное, немного во всем мире. «Как вы думаете, – спросил владелец, – когда мы здесь станем чемпионами Европы?» «Никогда, – ответил я невпопад, – никогда вы не будете чемпионами! Поскольку никто из вас не читал Зиновьева». Тишина. «А при чем здесь Зиновьев, Каменев?» – банально-эрудированно зашумела потом начальственная когорта. И я рассказал одну из любимых своих историй.
Перед смертью затворника Хайдеггера одному пронырливому французскому журналисту удалось взять у него интервью. Среди прочих вопросов был такой: «Как вам, немцам, удается делать такие классные машины, как мерседес?» «Я думаю, – ответил философ, – что немецкие автомобильные рабочие – последние в мире, которые читают Аристотеля, Канта и Гегеля». «А какая связь между Гегелем и мерсом?» «Не знаю, какая между ними связь, но просто подозреваю, что человек, не читавший Гегеля, не сделает мерседес». Эту притчу, я закончил гипотезой: «Я не знаю, какая связь между философом Зиновьевым и "Шахтером", но подозреваю, что люди, не читавшие его, не сделают свой клуб чемпионом».
Конечно, я лукавил. Я знаю, какая связь. И классные машины, и классный футбол делают умные люди. А Зиновьев – это воплощенная страсть человека к уму. В универе я учился по его учебникам логики. В них объяснялось, как правильно мыслить, не отвлекаясь на помехи и случайности. В Институте философии я, просто затаив дыхание, ловил каждую его фразу: и на аспирантских лекциях, и на спонтанных застольях в привычной кафешке на Волхонке. Его тогда все считали великим фрондером, врагом власти, оппонентом режима. Выпить с ним водки в случайной компании считалось чуть ли не гражданским подвигом или вызовом системе.
Незадолго до его высылки из Союза и лишения гражданства (это был беспрецедентный в истории страны случай!), я спросил у него, против чего или кого он борется. «Я не диссидент, – ответил он, – искренне считаю советский строй своим и борюсь не против него, а против всего, что мешает мне быть умным»...
Уникальность Зиновьева, на мой взгляд, была не в его энциклопедичности, системности, масштабности, но прежде всего в неистовой жажде ума. То есть органичной способности познавать глубинную суть вещей, видеть подлинные причинно-следственные связи, проникать в саму истину. Наверное, не было в мире человека, который так бескомпромиссно и самоотверженно сражался за право и счастье быть умным.
Еще в детстве он пришел к выводу, что главным препятствием уму, открываемой им истине, является страх. Стал бороться со страхами. Есть страх вождя. Он стал готовить убийство Сталина. И был бы расстрелян сам, если б не война. Вот страх смерти. И он становится пилотом штурмовика – самой опасной военной профессии. Выжил чудом. Лютый страх партийных взысканий. И он сдает свой партбилет, засовывая его под дверь забаррикадировавшегося секретаря парткома. Страх перед официальной идеологией. И он выпускает в самиздате серию потрясающих книг («Зияющие высоты» и др.), люто троллящих абсурд официоза, номенклатурно-распределительной житухи и познесоветского декаданса...
Да, трудно в Союзе было быть умным. И его выслали, лишив не только гражданства, но и всех боевых наград и научных регалий. Выслали в Европу! Но... Оказалось, что и в Европе быть умным нельзя! Там свои страхи, причем еще более цепкие и всеобъемлющие. И он опять стал бороться. За истину. За право на ум. Он подсказывал крамольные вещи: Европа никогда не станет единой; Запад будет стремиться сделать Россию колонией, а бывшие окраинные союзные республики уже колониями стали; те, кто разрушал Союз, – не герои, а преступники; советская литература – лучшая в мире...
Его в конце концов поставили перед выбором: либо он откажется от своего ума, либо Европа откажется от него. Но ведь горе без ума. И он вернулся. Чтобы опять говорить истину. Сегодня его в Европе не издают, но издают (хотя и явно недостаточно) в России...
Короче, с Ольгой Зиновьевой много о чем было поговорить. На прощание она шепнула мне, как пароль: «“Скрипку Страдивари” уже можно возвращать».
Р. Дервиш
источник