Может ли правительственная политика и новый класс гурманов превратить страну в сельскохозяйственную силу?
Катрин Хилле (Kathrin Hille) Financial Times, Великобритания
Даниил Толстой делает глубокий вдох, выходя на рыхлый чернозем. После того как проходящий трактор исчезает за холмом в облаке воронов и чаек, бледный луч солнца падает на свежевскопанные комья земли, ветер колышет соседнюю березовую рощу.
Наверное, те же самые запахи вдыхал прадед Толстого граф Лев Толстой, видел те же пейзажи, слышал те же звуки на своих полях более века назад. Великий писатель провел лучшую часть своей жизни в Ясной Поляне, семейном имении, расположенном к югу от Москвы, и так же глубоко интересовался сельским хозяйством, как и литературой.
Лев Толстой часто прерывал работу над «Анной Карениной» ради прогулок по полям с крестьянами. В более поздние годы писатель-аристократ даже одевался, как фермер: носил традиционную длинную льняную рубаху русских крестьян. Он утверждал, что все должны обрабатывать землю, считал, что недуги общества, построенного на крепостном праве, можно исцелить, вернувшись к натуральному сельскому хозяйству.
Толстые покинули Россию после революции 1917 года: Даниил Толстой, как и большинство многочисленных потомков его прадеда, иностранец во всем, кроме имени. Он гражданин Швеции, говорит с явным британским акцентом и с трудом подбирает слова по-русски. Но теперь экономист, получивший образование в Лондонской школе экономики, следует зову своего знаменитого предка, возвращаясь к земле. Он развивает ферму в России.
С помощью компании Across Invest, базирующейся в Стокгольме, главным инвестором которой является одна шведская семья, Толстой основал фонд «Наследие Л.Н. Толстого (Tolstoy Heritage). Основанная в России компания купила 5 800 гектаров полей — это в 20 раз больше обычного размера ферм в странах ЕС и средний размер коммерческого сельскохозяйственного предприятия в России.
Имея 123 миллиона гектаров пахотной земли (а это третья по масштабам в мире территория после Индии и США), Россия потенциально способна стать сельскохозяйственной сверхдержавой. В стране имеется 36 400 сельскохозяйственных предприятий, 174 600 фермеров, по официальным данным о сельском хозяйстве.
И хотя остальные сектора экономики в течение последних двух лет остаются в клещах рецессии, сельское хозяйство в России выросло с 4,3 триллионов рублей в 2014 году до 5,6 триллионов в прошлом году, отчасти этот рост стимулировало московское эмбарго на западный продовольственный импорт, наложенное три года назад в ответ на санкции ЕС и США.
«Наша страна может и должна сама себя прокормить», — заявил в 2014 году премьер-министр Дмитрий Медведев. В 2015 году президент Владимир Путин пошел еще дальше, заявив, что Россия могла бы стать крупнейшим поставщиком «здоровых, экологически чистых, высококачественных продуктов». В его ежегодном обращении в декабре 2015 года Путин призвал стремиться к тому, чтобы страна могла полностью себя обеспечить продовольствием к 2020.
Толстой говорит, что его предприятие будет не просто фермой, а фермой с определенной миссией. «Мы собираемся построить первую действительно органическую ферму в стране, я хочу создать российский аналог Duchy Originals», — говорит он, ссылаясь на бренд органической продукции, учрежденный в Великобритании принцем Уэльским 25 лет назад. В дальнейшем Толстой планирует построить дом рядом с живописным озером на холме, окруженном лесом. «Тогда мы сможем проводить здесь выходные или оставаться здесь подольше», — говорит он.
«Наследие Л.Н. Толстого» — всего одно из предприятий, поставивших перед собой цель оседлать волну исключительно российской продовольственной революции. В советские времена российские кулинарные привычки формировались из того, что было доступно: салат «Оливье», популярное блюдо на основе рецепта французского повара царской эпохи, готовился с морковью вместо икры, присутствовавшей в оригинальном рецепте. Спустя много лет после распада Советского Союза в меню московских ресторанов доминировали унылая имитация суши и спагетти карбонара. Однако во второй половине нулевых, когда подогретый нефтяным экспортом экономический бум способствовал формированию городского среднего класса, мечтавшего о тех же свежих, здоровых продуктах, которые он видел везде в Европе, эта тенденция начала меняться.
«В 2011 году людям стало по-настоящему интересно, откуда берутся их продукты. Многие наши городские жители уже повидали мир. Они научились этому в Италии, Великобритании, Швейцарии, где сознательность в отношении происхождения потребляемой пищи превратилась в совершенный мэйнстрим», — говорит Борис Акимов, основатель фермерского кооператива LavkaLavka.
Акимов, крупный 39-летний мужчина с густой бородой, является одним из пионеров российского движения «с фермы — к столу». Десять лет назад, будучи автором ресторанных рецензий в московском журнале Афиша, он увлекся кулинарией. Потом он заинтересовался историческими рецептами русской кухни и обнаружил, что многие ингредиенты были просто недоступны. «В московских супермаркетах не было турнепса, не было гусей. Я начал исследовать рынки по всей Москвы и наконец нашел гуся, но продавец не мог мне сказать, откуда этот гусь, каков его возраст, как его растили», — вспоминает он.
Тут сработал его репортерский инстинкт, и Акимов начал исследовать цепочку поставок. «Я постоянно натыкался на оптовиков, часто продукты были импортными или поставлялись с одного крупного мясного завода». Поэтому в 2009 году он начал разъезжать по всей России и искать фермы, которые могли напрямую продать ему мясо, овощи, ягоды, сливочное масло. Получив то, что ему требовалось, он и его друг начали делиться своими фермерскими контактами с другими, чтобы снизить стоимость транспортировки. «Все началось с одной фермы, потом их стало пять, потом 12. Теперь у проекта LavkaLavka более 200 ферм», — говорит он. В 2010 году Акимов наконец ушел из журналистики и сосредоточился на управлении бизнесом, у которого теперь есть свой магазин, служба доставки фермерской продукции, два ресторана и фермерский рынок.
В меню ресторана LavkaLavka присутствуют такие деликатесы, как, например, камчатский краб со сливочным сыром и тертыми яблоками или перловая каша с утиными потрохами конфи с эстрагоном, соусом из копченых перцев и черной смородины. После каждого из ингредиентов указаны фамилии фермеров, а компания также организует визиты на ферму для меценатов, желающих ознакомиться со всеми подробностями дела.
Акимов, появляющийся в рекламе компании с молочным поросенком на руках, говорит, что российские потребители вошли во вкус фермерской продукции не только из-за того, что это здоровая и экологичная пища: «Как и городским жителям на Западе, им нравится то ощущение аутентичности, которое она дает».
В 2014 году этот развивающийся тренд «с фермы — к столу» получил неожиданный стимул со стороны макроэкономики и геополитики. Европа и США наложили на Россию санкции после аннексии Крыма. Российское правительство ответило мерами, которые часто высмеиваются как наказание ее собственного народа: в августе того года оно запретило импорт широкого спектра сельскохозяйственных товаров и пищевых продуктов из стран, поддержавших санкции. Этот список включал США, ЕС и некоторых их союзников, все они были главными источниками продовольственного импорта в России.
Несмотря на то, что из-за эмбарго показатели инфляции подскочили до двузначных цифр, в этом безумии был определенный смысл: правительство пытается использовать политическую изоляцию России и конфликт с Западом, чтобы воскресить промышленность, разлагавшуюся с того самого времени краха советской экономики в 1991 году и последовавшего за этим хаоса.
Несмотря на обширные посевные земли, до наложения санкций Россия импортировала более 40% своего продовольствия. В Веневе, сельской местности, где расположен фонд «Наследие Л.Н. Толстого», на данный момент используется только 30% всей сельскохозяйственной земли, по словам гендиректора Across Invest Йенса Бруно (Jens Bruno).
После того как были наложены санкции, это изменилось. Чтобы добиться перемен, правительство запустило программу «импортозамещения», субсидируя кредиты и налоговые льготы для инвестиций в сельское хозяйство и производства пищевой продукции, а также государственные гранты на приобретения отдельных видов сельскохозяйственного оборудования.
Бизнес Крупецкова вырос из его любви к продукту, которого он не мог найти в Москве. Возвращаясь из поездок во Францию и Италию, он приходил в отчаяние, когда на вопрос о сыре с ореховым вкусом встречал непонимающие взгляды московских продавцов. «Я подумал, что должен существовать какой-то нишевый кейтеринг для людей вроде меня», — говорит он.
Он начал свою лавку с французских и итальянских сыров. «Когда, всего месяц после открытия лавки, наложили эмбарго, я думал, это конец».
Крупецков продержался год на грани выживания, продавая акции и предлагая клиентам сыр из Швейцарии, единственной европейской страны, производящий высококачественный сыр, избежавшей московского эмбарго, когда стали появляться новые российские производители. «Производством сыра занялись многие люди, занимавшиеся совершенно другими делами — юристы, бухгалтеры, врачи, — говорит Крупецков. — Многие из них сотрудничают с иностранцами», — добавляет он, разворачивая козий сыр, который ему утром на пробу завез французский сыродел из Московской области.
Крупецков говорит, что его клиенты адаптировались быстрее и больше, чем ему хотелось бы. «Фокус на российском производстве и отсутствие европейских деликатесов стали так доминировать, что люди забывают вкус европейского сыра, — говорит он. — Когда у нас появляется новый сыр местного производства, им порой кажется, что он лучше французского. Но конечно, это не так. И, наверное, такого никогда не будет».
Но бизнес расцветает. Сегодня «Сырный сомелье» продает до 500 кг сыра в месяц, у него франшизы еще в трех городах России. Компания работает с 40 российскими поставщиками и пятью швейцарскими.
Этот сдвиг отражает перемены во всем российском рынке. До принятия санкций 52% потребляемого в стране сыра составляла импортная продукция, в прошлом году местное производство заняло более 70%.
Однако между востребованностью, отражающейся в этом буме, и московскими амбициями о продовольственном самообеспечении есть большой разрыв, отчасти объясняемый неравным распределением правительственной программы по импортозамещению.
«Мы бы хотели предложить нашу продукцию по более доступным ценам, но это невозможно, потому что у нас не хватает качественного молока», — говорит Анастасия Осокина, продавец сыра на рынке в городе Рыбинске, предлагающая продукцию компании BeauReve, Сыр из Масловки, производящей сыр, похожий на камамбер, производящийся по французским технологиям в Липецкой области.
Любой сыр на прилавке Осокиной стоит, по меньшей мере, 2000 рублей килограмм — то есть сопоставимо с импортом из Швейцарии и дороже, чем сыры из новых источников импорта, таких как Аргентина и Тунис. Тот же уровень цен соблюдается и в LavkaLavka, и в «Сырном сомелье», премиальных магазинах, где лишь немногие могут позволить себе покупать продукты. В то же время полки обычных супермаркетов заполнены желтыми кубами промышленного резинового на вкус сыра, стоящего всего по 300 рублей за килограмм, что едва покрывает стоимость молока, требующегося на его производство.
Объяснить расхождение между этими двумя крайностями можно благодаря торговой статистике. Несмотря на рост российского внутреннего сыроварения, по меньшей мере, на 20% как в 2015, так и в 2016 году, местное молочное производство стагнирует, а импорт пальмового масла вырос. Чиновники из российских контролирующих органов подтверждают, что многие промышленные производители сыра заменяют молоко в своей продукции пальмовым маслом.
Толстому эти проблемы роста наряду с дешевым рублем и инициативами российского правительства по инвестициям в сельское хозяйство помогли проанализировать ситуацию с его фермой. В прошлом году фонд «Наследие Л. Н. Толстого» за 282 миллиона рублей выкупил обанкротившееся сельскохозяйственное предприятие в Веневе, городке, расположенном километрах в 60 от Ясной Поляны.
«Это самое близкое к Москве место, где до сих пор можно найти чернозем», — говорит Бруно, высокий светловолосый швед, занимающийся этим предприятием после опыта управления крупной стокгольмской сельскохозяйственной структурой Grain Alliance, имеющей 51 тысячу гектаров посевной земли на Украине, что почти в 10 раз превышает размеры новой толстовской фермы.
Российское сельское хозяйство традиционно было сосредоточено в полосе, расположенной на юге страны, подобно Украине, — эти регионы богаты темной плодородной почвой, мелкой, как пыль. Относительная близость «Наследия Л.Н. Толстого» к Москве снизит расходы на транспорт и позволит компании обойти посредников и продавать свою продукцию относительно зажиточным потребителям из столицы напрямую.
В мае впервые начались посадки рапса и яровой пшеницы. В следующие несколько месяцев компания планирует построить молочное и доильное производство, которое может потребовать дополнительных инвестиций на сумму до 10 миллионов евро. «Сейчас во время действия эмбарго для этого самое подходящее время, у нас прекрасные шансы, — говорит Толстой. — Сельское хозяйство давно пребывало в упадке, и люди понятия не имеют, как что-то делать. Это наш шанс».
Он хочет купить коров французской породы Абонданс, которая дает в два раза меньше молока, чем Гольштейнские коровы, самая продуктивная порода, но их молоко лучшего качества и содержит больше белка. Толстому также не терпится привезти сюда французского сыродела Венсана Лефевра (Vincent Lefevre), управляющего сетью сырных магазинов в Стокгольме, чтобы он наладил здесь сыроварение. Они планируют использовать и расширить погреба на холме, расположенном на территории фермы, для вызревания сыра.
Однако все это предприятие оказалось гораздо сложнее, чем Толстой себе представлял. Когда он только задумывался о запуске фермы, он обратился к Илье Толстому, правнуку писателя из той части семьи, которая давно жила недалеко от Ясной Поляны, чтобы тот нашел подходящую землю и узнал, какими правительственными инициативами можно воспользоваться. Он пришел к следующему выводу: предприятие не сможет привлечь финансирование и принести доход, если только оно не будет достаточно крупным. Для управления нынешней фермой фонд «Наследие Л.Н. Толстого» установил систему GPS-мониторинга, показывающую месторасположение каждого трактора в любое время.
«У меня порой голова идет кругом от того, насколько вырос этот проект», — говорит Толстой. Поле, которое вспахивают как раз во время нашего посещения, раскинулось на 110 гектаров, это сопоставимо со 157 футбольными полями.
Бруно работает теперь над тем, чтобы воплотить мечту Толстого в российских реалиях. «Конечно, можно заниматься органическим фермерством в меньших масштабах, но если делать все по-европейски, если у вас всего 200 гектаров или около того, это слишком мелко, никто не будет это финансировать», — говорит он.
Значительное увеличение в размерах, возможно, подразумевает невозможность управления органическими операциями с самого начала. Правительство подталкивает Россию, чтобы она стала поставщиком чистой еды, и уже появляются первые признаки оживления несуществовавшего прежде органического сельского хозяйства. Несмотря на то, что стране предстоит еще создать систему государственной сертификации для органической продукции, товары 82 российских производителей уже были признаны органическими группой иностранных сертификационных институтов в 2015 году, по данным Исследовательского института органического сельского хозяйства, швейцарской группы, собирающей информацию в этом секторе по всему миру (FIBL).
Территория фермерских хозяйств, занимающихся органическим производством в России, также увеличилась вдвое в 2014 году и выросла еще на 57% в 2015 году, благодаря чему Россия стала одной из стран с самыми быстроразвивающимися резервами органической земли, по данным FIBL.
Когда «Фонд Л.Н. Толстого» купил свои поля, они не обрабатывались, по меньшей мере, три года, что на данной стадии создало идеальные условия для органического фермерства. «Взгляните на всю эту жизнь», — говорит Бруно, взяв в руки комок влажной черной земли, изрытой червями.
Он добавляет, однако, что обработка этих полей без применения всяких пестицидов может потребовать в пять раз чаще использовать тракторы, чтобы избавиться от сорняков, гораздо больших затрат дизельного топлива, что повлияет на скорость наступления первого урожая, способного принести доход. «Возможно, нам придется существенно сократить объемы, чтобы сначала сделать деньги и использовать их для обустройства органического производства», — говорит он.
Новые инвесторы также отмечают, что местные жители гораздо менее дружелюбны, чем они надеялись. Готовя одно из полей к посеву, они обнаружили в середине яму, которая оказалась мусорной свалкой жителей ближайшей деревни. Компания планирует очистить ее осенью, но жители деревни теперь негодуют, что их удобная свалка оказалась закрыта.
Попытки приобрести заброшенное цементное здание у местного правительства в качестве гаража для фермерского оборудования провалилась: мэр продал сарай третьему лицу, которое предложило перепродать его иностранцам за вдвое завышенную сумму.
Управление фермерским хозяйством оказывается сложнее, чем ожидалось. При контроле некоторых озимых в прошлом году инвесторы выяснили, что за местными рабочими требуется осуществлять больший надзор, чем планировалось. «Местные рабочие постоянно крали топливо», — говорит Толстой.
Более того, управляющие должны постоянно говорить трактористам, насколько аккуратно те должны пахать. «Я расстраиваюсь, когда вижу заросшие участки земли у дороги», — говорит Бруно. Но, когда он говорит об этом Денису, молодому российскому трактористу, тот отвечает коротко и однозначно: «Да в России же так много земли!»
источник