Россиянка Юлия Фогель, проживающая в Германии, столкнулась в своей жизни с ярким примером «швондеризации» — так по аналогии с председателем домкома Швондером из «Собачьего сердца» в шутку именуется процесс уплотнения жилья. Но семье российских немцев не до шуток. К ним в дом подселили мигрантов из Африки, которые устроили несовершеннолетним детям невыносимую жизнь.
О крике души соотечественницы первым сообщил представитель сообщества интересов российских немцев в партии «Альтернатива для Германии» Альберт Брайнингер. В своём видеоблоге политик заявил, что «ночные визиты» негров к 14-летней девочке привели к тому, что у подростка случился нервный срыв с угрозой суицида. Накануне корреспондент EADaily пообщался с Юлией Фогель.
— Уважаемая Юлия, как дела у вашей дочери?
— Моя девочка сейчас находится на контроле у психотерапевта. Ей 14 лет, но на тот момент, когда они врывались к ней в комнату, было всего тринадцать.
— Расскажите, что произошло?
— Начну с того, что мы проживаем в социальном жилье, которое нам предоставляет мэрия города. Это трёхэтажный дом, изначально построенный на одну семью. Соответственно, между первым и вторым этажами есть внутриквартирная лестница без какой-либо двери. Мы живём на втором этаже. То есть если подняться по этой лестнице на второй этаж, то сразу будет вход в нашу кухню. Примерно полтора года назад на первый этаж мэрия заселила мигрантов из Африки. И начался какой-то ужас. На первом этаже регулярно стали появляться пьяные «беженцы». Первоначально мы даже не знали, сколько конкретно человек подселили. Потом выяснили в мэрии (а по-честному, еле добились этой информации), что прописали двух мужчин, но там постоянно были шумные компании — и с женщинами, и с мужчинами. До шести утра пили пиво и курили в квартире. Антисанитария — страшная. Вонь — неимоверная: от грязной одежды до мочи. А с утра, извиняюсь, блевотина во дворе. На все наши просьбы, что после 22.00 по закону должно быть тихо, эти люди никак не реагировали. Они толком не говорят на немецком языке, а общаются скорее жестами, размахивая руками.
— Вы вызывали полицию, службу по работе с мигрантами?
— Конечно, и не раз. В ратхаусе Мальберга нам в конечном итоге запретили ходить жаловаться. Так и сказали — если вас что-то не устраивает, то ищите другую квартиру и съезжайте, а у нас нет возможности поселить мигрантов в другом месте. С полицейскими встречались трижды, но они также умыли руки, сказав, что «ничего страшного нет», что эти люди просто ничего не знают. А в соцслужбе нам рекомендовали «всячески помогать» мигрантам. Я им помогла, ходила с ними в ратхаус, чтобы зарегистрировать по новому адресу и оформить страховку. Но всё это они воспринимают как должное, не понимая в принципе, что такое частная жилая зона. Они поднимались к нам практически ежедневно, считая, что это «продолжение их квартиры» (потом выяснилось, что им в мэрии так и сказали, что всё в доме для «общего пользования»), и реально терроризировали. Вы даже себе представить не можете, какой я в первый раз испытала страх, когда сонная вышла ночью в коридор и столкнулась с одним из них. Может, это звучит как-то нетолерантно, но ночью чернокожего человека не видно, кроме белых зубов. И вот в кромешной тьме в своём жилище ты видишь нечто. Понимаешь, что это человек, только тогда, когда он движется. И в такой ситуации мы прожили почти полгода. Я чувствовала, что это добром не кончится.
— Вы про дочку?
— Да. Когда нас — родителей — не было дома, они зашли к старшей дочке. Зашли без стука и что-то начали говорить, как она поняла, требовали спуститься к ним вниз. Девочка, конечно же, отказалась, попросив уйти. В итоге один и них агрессивно впихнул её в комнату. Дочка очень испугалась. Был нервный срыв. У меня же ещё одна дочка есть, ей сейчас 13 лет. Я боюсь за дочек! В итоге мы обратились к психотерапевту. Доктор поставила ограничение, что общение девочек с этими лицами противопоказано.
— Юлия, извините за наивный вопрос, а почему нельзя дверь установить между первым и вторым этажами?
— Я вам объясню. Дом принадлежит городу. И мэрия отказалась ставить дверь, даже несмотря на то, что психотерапевт в своём заключении написала, что дверь необходима, чтобы оградить ребёнка от непрошенных гостей. Отказала на том основании, что дверь не положена по причине противопожарной безопасности. Самостоятельно же ставить нельзя. В документе, который даёт нам право здесь проживать, указано, что запрещены любые пристройки либо изменения конструкций под угрозой штрафа и выселения. Сейчас могу сказать спасибо коронавирусу, поскольку из-за карантина гулянки на первом этаже прекратились. Но как таковая проблема не решена и, похоже, решаться не будет. А на днях случилось ещё одно ЧП, которое показывает, насколько мигранты не интегрированы в современное общество. В минувший четверг они пекли булочки на плите, в итоге булочки сгорели, на дым сработала сигнализация, стала «орать» на весь дом. Мы вызвали спасателей, пожарных. Вот так и живём, как на пороховой бочке.
— Расскажите о себе. Вы откуда и когда переехали в Германию?
— Я родом из Волгоградской области. Вместе с мамой переехали в Германию в 2001 году. Те годы вспоминаешь как «золотые». Мигрантами были мы — российские немцы. Мы первоначально жили в лагере для переселенцев, но это только так сурово называется. А на деле это был бывший отель с нормальными условиями. А беженцы из Африки стали появляться с 2015—2016 годов. Прямо страшное время тогда началось. Эти мигранты избивали людей, грабили. Все мы помним «кёльнскую новогоднюю ночь» (когда под Новый год, в декабре 2015 года, чернокожие «беженцы» совершили массовые сексуальные преступления в отношении женщин в Кёльне. — EADaily). Сегодня получается, что германское государство дискриминирует права своих же этнических сограждан — в данном случае нас, российских немцев — в угоду другим переселенцам, которые плюют на законы Германии, но получают улучшенные жилищные условия.
— А вы не собираетесь всё бросить и вернуться в Россию?
— С Россией я не теряю связи. Но, знаете, у меня страх за детей. Они же родились в Германии и русского языка фактически не знают, а девочки уже почти взрослые. Да, мы разговариваем дома на русском, но они, будем честны, не умеют грамотно ни писать, ни читать на русском языке. Да и с паспортом есть проблемы. Мой русский паспорт в 2015 году пришёл в негодность, его замена стоила приличную для меня сумму — около 400 евро, тогда у меня не было финансовой возможности. Теперь я охотно бы оформила российский паспорт, но из-за коронакризиса есть ограничения. Вообще, хочу сказать, что многие российские немцы, когда переезжают в Германию, совершают большую ошибку, разрывая все связи с Россией. У них как будто пелена на глазах. Сразу проводят немецкое телевидение и не разрешают своим детям даже общаться на русском языке. Получается, что с самого детства ребёнок слышит только немецкую речь. Конечно, я против такого подхода.
источник