События на Украине можно оценивать по-разному. Единственное, в чем все единодушны, так это в том, что Украина является ареной боевых действий и что под обстрелами гибнут не только военнослужащие. И в этих боестолкновениях, и в этих обстрелах, и в этих смертях вполне явственно просматривается стабильность, если не сказать — рутина. Время от времени, как например, 28 января, происходит вспышка боевой активности, когда РСЗО БМ-21 «Град» лупят полными пакетами, когда в дело вступает артиллерия больших калибров, когда в бой идет не только легкая бронетехника, но и танки. Тогда у кого-то может возникнуть впечатление, что это обострение вот-вот перерастет в полномасштабные боевые действия — то ли ВСУ решатся штурмовать Донецк, то ли вооруженные силы Республик Донбасса двинутся на Артемовск.
Но проходит несколько дней и интенсивность боевых действиях спадает, возвращаясь в привычное состояние, которое можно было бы назвать нормальным, да язык не поворачивается, потому что в пределах этой «нормы» каждый день гибнут люди — с обеих сторон. И сколько эта «привычное состояние» будет длиться, никто с уверенностью предсказать не может.
Среди военных экспертов преобладает мнение, что ни Республики, ни Киев не располагают силами, достаточными для того, чтобы нанести противнику решительное поражение. Отсюда — неизбежность «динамического равновесия» вдоль всей линии разграничения противоборствующих сторон с присущими ему диверсиями в тактическом и оперативном тылу противника, и война малых групп — со снайперскими дуэлями и «блуждающими» танками.
Равновесие — равновесием, однако утверждать, что в оперативно-тактической обстановке в Донбассе никаких изменений не происходит, было бы неверно. Если изъять из рассмотрения боевые действия в январе — феврале 2015 года (штурм ополчением донецкого аэропорта и бои под Дебальцево) и сравнить развитие ситуации после и после Минска-2 (февраль 2014 года), нетрудно заметить, что после Минска-1 (сентябрь 2014 года), военным формированиям республик удалось существенно расширить границы контролируемой ими территории. Но с февраля 2015 года — после Минска-2 — ситуация поменялась: изменение конфигурации фронта происходило в пользу украинских силовиков.
Считается, и не без оснований, что Киеву удалось «отжать» населенные пункты (Широкино, Новолуганское) и ряд стратегически важных объектов (несколько терриконов в районе Докучаевска, промзона Авдеевки).
Можно спорить по поводу того, насколько значимы были эти приобретения для украинских силовиков. Однако нельзя не видеть того, что захват стратегически важных территорий в промзоне Авдеевкb позволил ВСУ превратить ее в укрепленный район, который некоторые военные эксперты считают сопоставимым по своим возможностям с позициями ВСУ в Донецком аэропорте на начало января 2015 года. Иными словами, преодолевать этот рубеж обороны — в случае перерастания «войны малых групп» в крупномасштабные боевые действия, как, например, под Дебальцево в феврале 2015 года — будет крайне сложно. Что же касается текущей ситуации, то приближение ВСУ к позициям ВС ДНР позволяет им наносить минометные и артиллерийские удары по важным транспортным коммуникациям — по шоссе Мариуполь — Донецк в районе Докучаевска, а также по ясиноватской развязке, существенно ограничивая пассажирский и грузовой поток между Горловкой и Донецком.
Кстати, критики руководителей ДНР и командования ее вооруженными силами, якобы попустительствующих тактике «ползучего» захвата украинскими силовиками «серых» зон, упирают, в основном, на те очевидные трудности, с которыми в результате этих захватов сталкивается именно гражданское население. При этом каких-либо фактов, подтверждающих, что новые возможности, появившиеся у украинских силовиков в районе Ясиноватой и Докучаевска, сколь-нибудь существенно ограничивают маневр личным составом и техникой ВС ДНР, нет.
Однако, что есть, то есть: нынешняя обстановка в Донбассе внешне выглядит так, как будто украинские силовики «тихой сапой», шаг за шагом, от провокации к провокации отвоевывают у ДНР все новые и новые позиции.
Кое-кто полагает, что выходом из создавшегося положения (привычного и порядком поднадоевшего) могли бы стать решительные действия российских войск. Нынешнее положение они считают прямым следствием «предательского бездействием» вооруженных сил России. Да, такую операцию Россия, пожалуй, могла бы осуществить — в российском Генштабе наверняка имеются проработки соответствующих сценариев, реализовать которые российским военным вполне по силам. Но, судя по всему, реализация подобных сценариев возможна лишь в том случае, если складывающаяся на Украине обстановка — как политическая, так и оперативная — не оставит военно-политическому руководству (ВПР) России иных вариантов. Пока каких-либо признаков чего-нибудь подобного не видно. Поэтому в сложившейся обстановке рассчитывать на столь экстремальные действия российских военных не приходится. И это — хорошо!
Судя по всему, с момента подписания Минских соглашений в феврале 2015 года ВПР России важнейшей задачей считало создание на Украине подконтрольных России боеспособных вооруженных сил. Естественной (и единственной реальной) базой формирования таких сил к январю 2015 года были Республики Донбасса. Нельзя не видеть того, что в последнее время ВПР России прилагает колоссальные усилия для того, чтобы эти вооруженные силы не стали в глазах граждан Украины абсолютным злом. Возможно, именно этим объясняется то, что, в отличие от украинских силовиков, вооруженным силам Республик трудно инкриминировать захват территорий даже в нейтральной зоне.
Вместе с тем нельзя не обратить внимание на то, что вооруженные силы формально независимых республик — ДНР и ЛНР — с самого начала строились как два армейских корпуса, имеющих единую нумерацию и единое командование, подчиняющееся — в свою очередь — командованию Южного военного округа РФ. Этот факт мог бы стать поводом для того, чтобы «международное сообщество» официально признало эти корпуса оккупационными войсками России, а саму Россию — агрессором.
На этом, кстати, сейчас строится киевская пропаганда.
Основания для подобных интерпретаций и были, и есть. Среди обвинений, предъявляемых Киевом руководству России, можно выделить централизованное довольствие личного состава корпусов — как продовольственное и вещевое, так и денежное, снабжение «боевиков» вооружением, военной техникой и боеприпасами — непосредственно со складов и баз длительного хранения, расположенных на территории РФ. И, наконец, присутствие на территории Республик подразделений регулярных частей российских вооруженных сил.
Что касается этих «обвинений», то даже наличие у Киева (да и его западных спонсоров) соответствующих агентурных данных мало что меняет. Будь НАТО посильнее, а Россия послабее, возможно эти данные могли бы использоваться как «casus belli». Так было в Косово, в Ираке, в Ливии. Причем какой-либо веской аргументации для принятие военного решения не потребовалось бы. Достаточно было бы лишь «правильно» настроить общественное мнение в странах НАТО — как перед войной в Заливе. Но Россия Путина — не Ирак Саддама Хусейна, не Югославия Слободана Милошевича, не Ливия Муамара Каддафи. Классический военный сценарий был бы чреват непредсказуемыми издержками для его инициаторов. И те, кто «в теме», это прекрасно понимают.
Впрочем, у тех, кто заинтересован в поражении России, остается весь «джентльменский набор» «неклассических войн», включая информационно-психологическую, политическую, экономическую, диффузно-сепаратистскую и иже с ними. Да, у этих «заинтересованных» есть надежда на то, что в ходе предвыборных баталий удастся разжечь протестные настроения в крупных городах России. Ради этого в каждом из «неклассических» сегментов современной войны по России будут наноситься удары, имеющие целью ее внутреннюю дестабилизацию. Так били по СССР — так же будут бить и по России. А приход к власти в США новой администрации, возможно, и внесет некоторые коррективы в этот процесс, но едва ли изменит его по существу.
Сегодня Киев откровенно делает ставку на дестабилизацию России. Но и на Украине вовсю идут процессы, весьма вероятным исходом которых может стать ее, Украины, дестабилизация. Украинцам (в том числе национально ориентированным патриотам Украины) едва ли стоит радоваться возможному краху России — как экономическому, так и политическому. Второй акт дезинтеграции Советской Империи не пройдет бесследно для ее ближайших соседей. Но и политический кризис на Украине также может иметь самые пагубные последствия — для России, для Европы, для всех. В стране, где видимость единства формируется на основе антисоветской, а на самом деле, фашистской идеологии, реального единства не будет никогда. Развал Украины, если таковой произойдет, тоже станет бедой для ее соседей.
Хочется верить, что столь пристальное внимание российского ВПР к Республикам Донбасса, к их вооруженным силам, не в последнюю очередь связано именно с таким видением ситуации. Если это так, то становится понятным, ради чего 2 армейских корпуса, в тяжком ратном труде, в этих «странных» боях с украинскими силовиками преобразуются в полноценные армии. Это страховка на случай, если коллапс нынешней власти на Украине, обрушение украинской государственности станет не умозрительным сценарием, а реальностью. Стране понадобится аттрактор порядка, вокруг которого смогли бы консолидироваться патриотические антифашистские силы. ДНР и ЛНР — были бы наилучшими кандидатами на роль такого аттрактора. А две новые армии Республик стали бы его силовым ядром.
источник