Пропаганда голодомора воспитала плохих солдат
В самом центре приморской Одессы, в нескольких сотнях метров от пляжа Ланжерон, стоит странного вида памятник, посвященный «жертвам голодомора». Странный он потому, что его центральную стелу рассекает зигзагообразная трещина, которая своим видом наводит на мысль о совершенном здесь накануне акте вандализма. Но как раз в данном случае вандалы совершенно ни при чем. Оказывается — таков авторский замысел, призванный символизировать неизбывный трагизм украинской истории.
Автор этих строк в течение нескольких лет пытался выяснить — сколько же именно жителей города Одессы стали жертвами «голодомора» начала тридцатых годов. Исходил при этом из вполне здравого допущения, что раз в городе стоит памятник жертвам, то должны быть и сами жертвы, причем в изрядном количестве. Государственные инстанции, в которые мы обращались, либо отмалчивались, либо обещали «тщательно поработать над вопросом» и ответить в ближайшее время. Но так и не ответили. Между тем, по данным одесских историков-краеведов, никакого «голодомора» в Одессе в тот период вообще не было и даже отдельные случаи смерти от голода не фиксировались. Да и как, скажите на милость, можно умереть от отсутствия пищи в приморском городе, где стоит только наживить червяка на крючок удочки, как щедрое Черное море тут же приготовит вам роскошный завтрак с обедом в придачу?
Что же касается упомянутого памятника, то, как выяснилось, он был сооружен в Одессе в рамках общегосударственной программы, которая предписывала установку таких монументов во всех без исключения населенных пунктах Украины, независимо от того умирал там кто-нибудь от голода или нет. Кстати на ее реализацию правительство этой не самой богатой в мире страны ассигновало фантастическую сумму — около одного миллиарда долларов. Что недвусмысленно подтверждает государственную важность и ритуально-идеологический характер этой мемориальной кампании.
Впрочем, одними памятниками дело не ограничилось. По всей стране (силами Службы безопасности Украины!) были организованы печально-знаменитые фотовыставки, на которых для пущего устрашения населения ужасами «украинского голодомора» были использованы фотографии голодных американцев периода «великой депрессии» и голодающих детей из российского Поволжья. Во всех без исключения школах проводились тематические утренники на ту же замогильную тему и конкурсы детского рисунка с обязательным изображением гробов и кладбищенских крестов. Дошло до того, что на общегородских детских художественных конкурсах в той же Одессе побеждали именно работы с таким идеологически выдержанным содержанием.
Само собой разумеется — одним «голодомором» начала тридцатых столь выигрышная пропагандистская тема не ограничилась. В украинских СМИ началось настоящее «соцсоревнование» на предмет того, кто больше отыщет в национальной истории всевозможных голодоморов — «хороших и разных» и вообще любых случаев массового принесения в жертву местного населения. Количество трупов при этом увеличивалось в геометрической прогрессии. Каждый новый «исследователь» старался приписать к итоговой цифре хотя бы один лишний «нолик», чтобы уж наверняка поразить воображение сограждан, а заодно заработать какую-нибудь национальную премию.
При этом идеологическая обработка населения темой неизбывности его жертвенного состояния была рассчитана прежде всего на молодежь — с явным прицелом на то, чтобы внушить ей неизлечимую ненависть к прошлому своей страны и гарантировать, таким образом, полную лояльность новых поколений нынешнему «прогрессивному» режиму.
Однако получилось, похоже, не совсем так, как задумывалось. А вернее — в общественном сознании возникли такие психологические «издержки», которые оказались даже более значимыми, чем изначальная идеологическая установка. Народ, которому на протяжении двух десятилетий настойчиво внушали, что он по жизни ни что иное, как вечная жертва, в конечном счете, в это уверовал. И стал вести себя соответствующим образом. То есть предуготавливать себя к очередному жертвоприношению.
Именно в этом чувстве обреченности заключается одна из главных психологических причин переживаемого ныне населением данной территории полного краха идеи украинской «незалежности». И действительно, ну какой может быть исторический оптимизм и стремление к созидательным достижениям у нации, история которой — непрерывная череда гробов и могильных крестов? Тем не менее, в течение довольно долгого времени такое сумеречное состояние народной души власть имущих вполне устраивало, ведь обреченность — не самый лучший стимул к гражданскому сопротивлению и борьбе за человеческие права.
Но вот грянула война. Пусть пока небольшая, локальная, но все же война. На которой нужно не столько умирать и жертвовать собой, сколько одолевать неприятеля и добиваться победы. И тут выяснилось, что воспитанному в духе поклонения загробному миру поколению, ощущающему себя, в силу внушенной преемственности исторической судьбы, очередной порцией баранов, идущих на заклание, как-то не до побед и прочих позитивных достижений. Что солдаты, воспитанные в таких некрофильских традициях, не склонны слишком настаивать на своем превосходстве, и уж тем более превозмогать силой воли войска противника. Как оказалось, историческая обреченность нации — далеко не лучшая основа и для поддержания высокого боевого духа. Таким образом, многолетняя украинская пропаганда кладбищенских «ценностей» сыграла с молодым поколением своей страны очень злую шутку, фактически подготовив психологическую почву для нынешних крайне неудачных и по определению бесперспективных действий украинской армии.
Тем более что на поле боя ей приходится иметь дело с людьми, заряженными прямо противоположной, избыточно позитивной исторической энергией. С людьми Русского мира, которые, в отличие от «свидомых украинцев», отнюдь не надломлены злостной пропагандой своей обреченности и, несмотря ни на что, сохранили в своей ментальности и исторической памяти лучшие духовные качества народа-победителя.
Русские как общность всегда жили от победы к победе и видели в них главный смысл своей жизни. И на поля сражений они выходят отнюдь не затем, чтобы усеять их своими костями, а для того, чтобы одержать очередную славную викторию, причем желательно самую великую и исторически значимую. И в этом поединке, в котором с одной стороны выступает стадо идеологических зомби с искореженной психикой, зацикленной на неизбежности очередного массового жертвоприношения, а с другой — армия потрясающе жизнелюбивых людей, готовых сражаться за построение лучшего из миров, вопрос о том, кто выйдет победителем, отнюдь не стоит. Потому что он давно и бесповоротно решен историей. Именно поэтому сегодня, даже при соотношении один к пяти не свою пользу, донбасское ополчение вполне успешно бьет неприятеля и не сомневается в конечной победе.
«Мы русские — с нами Бог!» — написано на наших знаменах. И вражьим силам, пронизанным тлетворным духом преисподней, здесь рассчитывать явно не на что.
источник